Глава 11

Телефонный звонок прервал мой замечательный сон. Мне снилось, что моя жена и Мухина Светлана сидят вместе в большой ванной джакузи, обнимают и ласкают друг друга, а, увидев меня, они машут мне руками, предлагая присоединиться к ним. Я иду. По пути снимаю с себя одежду. Вхожу к ним в тёплую воду и… тут трещит этот проклятый телефон. Кому и что нужно от меня в это прекрасное пятничное утро? Штурман даже не попытался поднять трубку, хотя телефон стоял на его тумбочке. Знает Васильев, что если это звонят нам, то сто процентов спросят командира.
Дежурный по целлюлозно-бумажному комбинату сообщил мне, что семь тонн газетной бумаги для нашего флота готовы и загружены в машину. Однако водитель этой машины на работу не вышел, так как у его сына сегодня свадьба. Поэтому, раньше, чем в понедельник, доставить груз на аэродром невозможно. Пока я слушал весь этот бред, голова моя была занята мыслью - чем занять экипаж в предстоящие три дня?
- Что будем делать в выходные, Вадим? - спросил я штурмана.
- Поехали в Ленинград, - ответил он.
- А остальные? - меня не покидали сомнения: стоит ли оставлять ребят без присмотра.
- Сами себя развлекут, не маленькие, - штурман знал их гораздо дольше, чем я.
- Резонно. Тогда сходи, пожалуйста, пригласи всех членов экипажа в нашу комнату. Я для вас приятный сюрприз приготовил.

Васильев ушёл будить ребят, а я достал из ношеных носков спрятанные там доллары и отсчитал по сотне для каждого из них. С неудовольствием отметил про себя, что мне могло бы остаться больше, но у моего помощника Коваленко язык как помело. Он сначала говорит, а только потом начинает думать. Спрятав оставшиеся деньги в вонючий тайник, я придумал короткую речь о материальных интересах экипажа.
Через десять минут, ещё не отошедшие ото сна ребята стояли у стола посредине моего гостиничного номера.
- Если кто-то не доспал, прошу извинить, - сказал я. – Завтра и послезавтра доспите. Собрал я вас с утра пораньше чтобы объявить вам две новости.
Хорошую и плохую? – спросил Коваленко.
- Нет, Серёжа, ты не угадал. Я имею для вас хорошую новость и очень хорошую. Сегодня мы ни куда не летим. Вылет переносится на после полудня в понедельник. У нас есть три дня на отдых. Это хорошая новость. Перед тем как сообщить вам очень хорошую новость я хочу сказать несколько слов.
Я подчеркнул важность момента минутной паузой. Народ, не понимая куда я клоню, стоял молча.
– Я никогда не спрашивал вас как вы решали «шкурные» вопросы летая под руководством Войцеховского. Это не моё дело. Сейчас я у вас командир, и я считаю, что раз мы в полётах делим риск поровну, то и деньги упавшие нам под ноги, мы будем делить поровну. Но не забывайте о том, что быть членом моего экипажа это не только привилегия получать равную долю, но и обязанность хранить в тайне всё, что выходит за рамки служебных дел, - я обвёл их взглядом. – А теперь каждый из вас получит по сто долларов.
Я подошёл к столу вынул из кармана семь купюр и разложил перед ребятами. Последнюю я положил перед собой.
Коля Оноприенко взял со стола лежащую перед ним бумажку, посмотрел через неё на висящую над столом лампу и положил её обратно на стол.
Глазам не верю, - сказал он и протёр кулаками глаза.
Ребята дружно рассмеялись, забрали деньги и разошлись по своим комнатам, а мы со штурманом отправились в самый красивый город России.

Своим великолепием Ленинград не уступала Парижу, Лондону и Вене. Так, во всяком случае я думал, гуляя по нему с Васильевым. Построенный в начале восемнадцатого века царём Петром Алексеевичем Петербург на двести лет стал столицей Российской империи. Каждый последующий царь или царица старались сделать его похожим на лучшие европейские города. Здания и мосты, дворцы и музеи, всё, что составляло центральную часть города, является, без преувеличения, исторической и культурной ценностью мирового значения.
Мы со штурманом медленно шли по Невскому проспекту. По пути разглядывали старинные здания, витрины современных магазинов размещённых в них и как малые дети ели мороженое. С детства непревзойдённый вкус сливочного пломбира, покрытого молочным шоколадом, был так же великолепен, как и сам город. Перед тем как купить этот деликатес, Васильев предложил мне зайти в кафе, называемом в народе «Лягушатник», что сразу за каналом Грибоедова, и отведать мороженое из блюдечек. Я уговорил штурмана отказаться от этой затеи и полакомиться «Ленинградским» на ходу. В ход я пустил хитрый тактический приём. Я напомнил Васильеву, что в «Маскараде» Лермонтова Арбенин отравил Нину именно мороженым из блюдечка.
- А если серьёзно, - добавил я. - То мне очень не хочется сидеть в такую чудную весеннюю пятницу на потёртых зеленоватых диванах среди студентов прогуливающих занятия.

Перейдя по Народному мосту через реку Мойка мы оказались на Казанском острове в пределах квартала или двух от Дворцовой площади. Здесь наше внимание привлёк рекламный плакат, призывающий всех горожан и гостей Ленинграда посетить выставку неформальных художников. Заплатив чисто символическую цену за входные билеты, мы с большой долей скепсиса принялись осматривать произведения искусства наших современников.

Должен честно признаться - Рембрандтов среди них не было. Останавливаясь у некоторых картин, мы вполголоса обменивались впечатлением. Большинство наших критических замечаний сводилось к тому, что мы и сами могли бы нарисовать "Чёрный квадрат", не хуже, чем Малевич. Отдельным работам нельзя было отказать в смелости идеи, но в погоне за ней художник забыл о технике. На других же картинах техника была в порядке, но под слоем краски кое-где просматривались вертикальные и горизонтальные линии решётки, начерченной карандашом. То ли мастер очень спешил, то ли он абсолютно не уважал публику, понять было сложно. Не хотелось признаваться самим себе в отсутствии у нас вкуса и мы продолжали искать ту работу, которая могла бы удовлетворить "дремучих дилетантов", взявшихся судить о новом изобразительном искусстве. Я уже начал жалеть о пяти рублях, отданных мной за входной билет, как вдруг нашёл ту единственную вещь, ради которой через месяц после описываемых событий привёл сюда весь свой экипаж.

На отдельном столике, в самом дальнем от входа углу зала, стараясь не привлекать лишнего внимания, стояла деревянная дощечка размером сорок сантиметров в длину и тридцать в высоту. На вырванном из западногерманского журнала двойном развёрнутом листе профессиональным фотографом были запечатлены: колбасы и буженина, сосиски и сардельки, прожаренные отбивные и мясо птицы, бараньи рёбрышки и филе из дичи, а на заднем плане стояли три бутылки хрена. Реклама просто кричала: "С этим хреном вы можете съесть всё, что угодно". А в левом верхнем углу этой залитой бесцветным лаком дощечки, был приклеен талон Ленинградского Городского Исполнительного Комитета на один килограмм сахара за март месяц 1985 года. Глубина мысли художника пронзала сердце русского человека насквозь.
Где справедливость?
В побеждённой Красной Армией и впоследствии разграбленной союзниками Германии, хрен рекламируют к изобилию деликатесов, а в вымершем на две трети от голода городе, через сорок лет после победы, сахар по талонам распределяют, по одному килограмму в месяц.

Мы ушли с выставки в подавленном настроении и решили в следующий свой прилёт в Ленинград привести сюда наших ребят. Буквально через несколько недель нам представилась такая возможность. Мы снова прилетели в Пушкин, и снова остались в нём на выходные. Я взял с собой небольшую сумму денег и твёрдое намерение приобрести этот шедевр мысли. Однако, меня ожидало глубокое разочарование с одной стороны, с привкусом гордости за свой вкус с другой. Когда я, в окружении членов своего экипажа, попросил администратора выставки помочь нам найти картину под названием "Хрен", он развёл руками и сказал, что она давно уже продана. Желая показать свой неподдельный интерес к этой работе, я спросил его:
- Извините, я тоже хотел её купить, не могли бы Вы сказать, за какую цену она была продана?
- Это не секрет, - он открыл свой журнал и, найдя в нём нужный каталожный номер, прочитал. - Приобрела её Шведская национальная галерея современного искусства за сорок пять тысяч крон.
Я не имел ни малейшего понятия, дорого это или не очень, но понимал, что сорок пять тысяч, каких-то шведских крон, это больше, чем тридцать "полновесных" советских рублей, приготовленных мною для этой покупки.

Но это было немного позже. А в тот вечер, устав до чёртиков от туризма, мы с Васильевым возвращались на электричке в Детское Село. Вадим положил голову на моё плечо и уснул едва мы тронулись от дебаркадера Витебского вокзала. Я отрешённо смотрел на дверь, ведущую в другой вагон. На платформе Шушары в тамбур вошёл молодой парень. Как только дверь электропоезда сомкнулась и мы поехали дальше, его глаза пробежали вдоль нашего вагона и, перехватив мой взгляд он приветливо улыбнулся. Без всякой задней мысли я улыбнулся ему в ответ. Парень призывно кивнул головой, приглашая составить ему компанию и подтвердил своё приглашение жестом руки.
- Иди ко мне, - незамысловатая фраза легко читалась по его губам.
Я оглянулся, предполагая, что он зовёт не меня. Но за моей спиной никого не было. Прислонив голову штурмана к окну вагона, я собрался подняться со своего места, когда сидевшая рядом со мной старушка спросила меня:
- Вы что, молодой человек, гомосексуалист?
Подходящих слов для недобитой аристократки у меня не нашлось. Неожиданное оскорбление таким вопросом лишило меня дара речи. С лёгкими полными возмущённого воздуха я отрицательно замотал головой.
- А ему от вас именно это и нужно, - спокойно уточнила она. - Он приметил, как ваш товарищ уснул на вашем плече, и принял вас за своего.
- Спасибо, женщина. Мы с другом из провинции. У нас там такого нет, - наконец-то сипло выдохнул я.
- Такое есть везде, - с сожалением в голосе сказала она. - Только в провинции они пока скрывают свою сексуальную ориентацию, а у нас, наоборот, выпячивают.


Глава 12

Субботний день начался с обильного застолья. Оставшиеся вчера в Пушкине члены экипажа решили отпраздновать первую командировку с новым командиром корабля грандиозной пьянкой. Не сказав мне о своих планах ни слова, они купили десять бутылок водки, две бутылки коньяка и двадцать бутылок пива. Всё это нам предстояло выпить сегодня. Задача была не из лёгких, поэтому мы решили не откладывать это мероприятие на вечер и уселись за стол в гостиничном номере радиста, когда часы показывали половину одиннадцатого утра. К восьми часам вечера я уже не мог ни пить, ни есть и предложил Вадиму немного прогуляться по Александровскому парку.
Когда мы проходили под аркой Большого каприза, Васильев предложил нам на него взобраться.
- А на часовню ты залезть не хочешь? А то вон она стоит, чуть поодаль, - осадил я его. – Я тебя на ногах еле удерживаю, а ты по развалинам полазить хочешь. Остынь, отважный штурман.
Плохо ориентируясь в сумерках в незнакомом мне парке я вывел Васильева к Зеркальному пруду, хоть и планировал оказаться возле Белой башни.
- Где мы? – промычал штурман когда я усаживал его на покрашенную белой краской железную скамейку у подножья скульптуры обнажённой женщины.
- По моему у Зеркального пруда, в Екатерининском парке. Во всяком случае вон то, желтоватое здание, которое сереется за водой, очень напоминает мне Верхнюю ванну, - я озирался по сторонам пытаясь понять, как мы сюда попали.
- А шли куда?
- Белую башню смотреть, в Александровском парке.
- Так значит ты - матрос-партизан Железняк.
- Почему это я Железняк?
- Потому что он тоже, шёл на Одессу, а вышел к Херсону, - рассмеялся своей шутке Васильев.
- А, «и десять гранат не пустяк», - тихо продолжил я песню Михаила Голодного, когда до меня дошёл смысл профессионального штурманского сравнение.
- Верхняя ванная, говоришь. А что, есть ещё и нижняя? – спросил Вадим и икнул.
- Есть.
- А в чём разница? – не унимался Васильев.
- Разница в том, что в Верхней мылись царственные особы, а в нижней придворные. Её и называли Кавалерская мыльня.
- Кавалерийская мыльня, - захохотал мой пьяный приятель. – Значит они мылись там прямо с лошадьми.
- Я тебе сказал Кавалерская, а не Кавалерийская.
В этот момент Васильев поднял голову и увидел мраморную статую, стоящую на постаменте в нескольких метрах позади нас.
- О сиськи, - грубовато отреагировал он по достоинству оценив произведение искусства.
- Значит морды дельфинов у её ног ты не заметил, а сиськи это пожалуйста, - не скрывая сарказма парировал я и рукой повернул голову Вадима, обратив его взор вдоль дорожки. - Ты лучше вон туда посмотри.

Фланирующей походкой к нам приближались две очаровательные молодые женщины.
Они были абсолютно разные и хорошо дополняли друг друга. Брюнетка с волнистыми волосами была повыше ростом и имела красивые, можно даже сказать, яркие черты лица. Мне почему-то показалось, что работает эта женщина в большом коллективе и не стесняется брать инициативу на себя.
- Добрый вечер ребята, - приветливо сказала именно она. - Вы не сильно заняты?
- Для вас, девушки, мы свободны всегда, - ответил штурман и, чтобы не сползти со скамейки, оперся рукой на мою ногу.
- Вы нас извините, - вступился я за него. - Мы с Вадимом перебрали слегка, но если мы можем вам чем-то помочь, то минут через сорок будем в полном порядке.
- Сомневаюсь я, что-то, - сказала вторая девушка и рассмеялась.
Прямые, светлые волосы обрамляли миловидное лицо этой невысокой блондинка. Её маленький рот обрамляли пухлые губки обведённые розовой помадой. За ними моему взгляду открылись два ряда ровных зубов и влажный язычок.
- А зря, - Вадим старался изо всех сил казаться трезвее, чем был.
- Вы расскажите, в чём проблема, а потом мы вместе оценим наши силы, - кто из них мне нравится больше, для себя я ещё не решил, но уже точно знал, что хочу понравится им обеим.
- Сегодня утром мы приехали на автобусе из Москвы, на двухдневную экскурсию по Ленинграду. Весь день наша туристическая группа провела в музеях, а на ночь нас привезли в этот город и разместили в той же гостинице, где живёте вы. Но тратить время на сон жалко и мы решили собрать желающих съездить ночью в Ленинград посмотреть, как над Невой разводят мосты. Водитель автобуса сказал, что если наберём двадцать человек, то поедем, а если нет, то он даже ключ в замок зажигания вставлять не будет.
- Ну, и сколько вы уже собрали? - пьяным голосом спросил Васильев.
- Если вы согласитесь, то с вами будет четверо.
- Не густо, - подытожил я несложный арифметический подсчёт. - Давайте сделаем так: мы пройдёмся по парку и через час вернёмся сюда, а вы попробуйте уговорить кого-нибудь ещё. Если у вас получится, то мы поедем с вами, а если нет, то придумаем что-нибудь взамен разведённых мостов.

Получив от девушек согласие, мы с Вадимом пошли по широкой аллее Екатерининского парка среди вековых дубов и старинных скульптур.
К моему удивлению через час прогулки штурману стало значительно лучше. Но ещё больше меня удивило то, что когда мы подошли к гостинице, девушки нас уже ждали. Не трудно было догадаться, что поиски желающих провести ночь под открытым небом, даже в таком прекрасном городе как Ленинград окончились полным провалом. Моё предложение ещё раз пройтись по парку нашло дружную поддержку искательниц приключений и мы, теперь уже вчетвером, отправились на прогулку вновь.
Я коротко рассказал о том, кто мы с Вадимом и чем зарабатываем себе на жизнь, предоставив возможность нашим новым знакомым рассказать о себе как можно больше.
Марина взяла меня под руку и увлекла в темноту парка. История её семьи была необычной и интересной. Одно только отчество, носимое ею, могло заинтересовать любого слушателя. Не так уж и часто встречаются в средней полосе России Марины Себастьяновны.

Себастьяну Хосе Веласко было всего лишь шесть лет, когда его и ещё три сотни таких же испанских мальчишек и девчонок вместе с ранеными советскими офицерами, воевавшими на стороне революционной армии Испании, погрузили на большой пароход в порту Барселоны. Шёл 1938 год. Его отец, командир пехотного коммунистического полка, погиб в битве на Эбро за несколько месяцев до этого переломного дня. Мать, оставив сына на попечении своей сестре, ушла на фронт мстить "франкистам". А тётка отвела племянника в приют для сирот, откуда Себастьяна вместе со всеми остальными детьми забрали русские.
Четыре долгих дня шёл пароход от испанских берегов в Советскую Одессу. Чужие дядьки и тётки, говорившие на непонятном для него языке, два раза в день приносили детям еду. Сначала он не мог её есть. Всё казалось ему невкусным. Но вскоре голод вынудил мальчика принимать пищу. Сойдя с корабля, Себастьян поездом доехал до Иваново, где и провёл следующие десять лет, учась в школе-интернате. Уже через месяц после приезда макароны и варёная картошка казались ему самой любимой едой на свете. После Великой Отечественной войны он переехал жить в Москву. И всю свою оставшуюся жизнь абсолютно искренне считал, что это самый лучший город в мире.

О себе внучка испанского командира полка, рассказывала менее охотно, чем о деде и отце. Типичная судьба москвички. Средняя школа, престижный Технологический институт, не принесшее радости замужество, шестилетний сын и работа. Инженерная должность на одном из оборонных предприятий столицы. Верная подруга и ещё три или четыре временных подружек. Всё как у всех. Но душа постоянно просит чего-то большего. Праздников, фестивалей, танцев, карнавалов и, конечно же, приключений - обязательно с интригами.
"Да ты просто находка! - подумал я, радостно потирая руки. - Будут тебе и приключения, и интриги."
Вечер решили продолжить в гостях у девушек. Так было больше уверенности, что пьяные члены нашего экипажа не найдут нас со штурманом с предложением выпить с ними "на посошок".
От кофе, выпитого за несколько часов непринуждённой беседы, сердце билось так, что казалось, вот-вот выскочит из груди. Спать не хотелось, но ложиться в постель было давно пора. Все ждали этого момента, но никто не решался сказать об этом прямо. Одно дело, встреча любовников где-нибудь в уютной квартире и совсем другое, когда такие же отношения развиваются стремительно, да ещё при свидетелях. Мы со штурманом особыми принципами не страдали, но отсутствие подобного опыта явно сказывалось, и тогда я решился на импровизацию.
- Уходить нам с Вадимом не хочется, - начал я издалека. - Спать в свои постели вы нас не приглашаете, а время уже два часа ночи. Поэтому моё предложение будет таким, - я сделал паузу в надежде, что они всё же проявят инициативу. - Мы с другом ложимся на одну кровать, а вы на другую.
Большей глупости придумать не смог бы даже последний идиот. Но я предполагал, что дурацкое положение, в которое я пытался поставить четверых взрослых людей, приведёт к критическому моменту и всё разрешится само собой.
Так мы и поступили. Пролежав в одной кровати с Вадимом несколько минут, я понял, что рассчитывал на смелость девушек напрасно. Они лежали затаившись как мышки и, казалось, что если ничего не предпринимать, наша дружная компания так и уснёт. Всё это напоминало очень старый анекдот про охотников, которые, взяв с собой на охоту водку, принесли её назад только потому, что штопор забыли дома.
Я тихонько встал из постели, подошёл к подружкам, осторожно взял Татьяну за руку и вытянул её из-под одеяла. Когда она послушно поднялась, я, не теряя ни секунды, лёг на её место. По полу в направлении кровати Васильева зашлёпали комнатные тапочки девушки.
Остаток ночи пролетел быстрее реактивного истребителя.
Глава 13

На следующий день, ближе к вечеру, нас разбудил мой сокурсник по лётному училищу Олег Сергеев. Москвички давно уехали на экскурсию, оставив на столе записку, что вернутся не раньше девяти вечера. В надежде, что нас никто не побеспокоит, мы с Васильевым решили выспаться на их кроватях. Но ошиблись.
Наш непрошеный гость служил командиром Ту-16-го на одном из аэродромов Черноморского флота. Прилетев на Пушкинский авиаремонтный завод в пятницу после обеда, он два дня разыскивал меня. Не обнаружив командира в его комнате и не получив вразумительного ответа от членов экипажа о предполагаемом месте моего нахождения, он решил обойти все гостиничные номера "китайской деревни", и ему наконец-то улыбнулась удача. Я смотрел на него и думал: "Чего это ты такой приветливый? Большими друзьями во время учёбы мы не были, за пять лет после выпуска из училища ни разу не встречались, откуда такое радушие? Даже две бутылки коньяка с собой принёс."
Всё прояснилось после третьей выпитой рюмки. Задав для вступления в длинную беседу несколько общих вопросов о семье и здоровье, Олег начал подробно расспрашивать меня о гибели членов моего экипажа в Тихом океане. Васильев, выпивавший до этого момента с нами, под надуманным предлогом деликатно удалился. Мне захотелось выгнать Сергеева из номера, где мы со штурманом так чудесно провели ночь. Но, несмотря на изрядную дозу коньяка уже бродившую по моей крови, я понимал, что делать этого нельзя. Не мог капитан по собственной инициативе пойти на такие затраты. За его спиной чувствовалась твёрдая рука работников Комитета Государственной Безопасности, спланировавших этот разговор. Значит, за мной следят. Не хотелось верить, что вчерашняя пьянка и весёлые москвички тоже являются составными частями операции по выявлению истины. Вероятно, это лишь совпадение. Олег лез в душу слишком настойчиво, чтобы принять его сочувствие за чистую монету.

К моему счастью, большинство людей говорить любят больше, чем слушать. Капитан Сергеев был из большинства. Убедившись, что я ещё не настолько пьян, чтобы рассказывать правду о катастрофе моего самолёта и жаловаться на превратности злодейки судьбы, оставляя солёные слёзы горечи на его плече и сморкаясь в любезно предоставленный им носовой платок, он заговорил сам.
Тема разговора не отличалась своей оригинальностью. Ну, о чём могут говорить между собой два пьяных лётчика? О женщинах, если они друзья. И об авиационных катастрофах, если они бывшие однокурсники и в портфеле одного из них, кроме двух бутылок коньяка, был принесён портативный диктофон.

Олег рассказал мне о гибели нашего общего сокурсника в Хабаровском крае на авиабазе Монгохто.
Пятьсот шестьдесят восьмой авиационный полк Ту-22М отрабатывал полёты парами по маршруту в ночное время. Ведомый экипаж капитана Турманова сразу после взлёта, вместо перехода в набор высоты по приборам, принялся визуально искать своего ведущего, взлетевшего на три минуты раньше. Всматриваясь в ночное небо, в надежде отличить огонь сгораемого керосина от света звёзд, лётчики не заметили, как их самолёт перешёл на снижение. На пятьдесят восьмой секунде сработала звуковая сигнализация о приближении земли и спокойный женский голос предупредил экипаж о недопустимости дальнейшего снижения, но было уже поздно. Сверхзвуковой ракетоносец с полными баками горючего оказался слишком тяжёлым, чтобы быстро изменить траекторию полёта. Ситуацию усугубило то, что за две секунды до этого лётчики отключили форсаж и самолёт соплами двигателей задел землю.
Оставляя за собой широкую полосу пожара, всего лишь в километре от родного аэродрома, сверхзвуковой ракетоносец полностью разрушился. Не сгоревшие куски законцовок крыльев, верхняя часть хвостового оперения, одна стойки шасси и детали двигателей были разбросаны взрывом на сотни метров вокруг места крушения. Кабина представляла собой комок проводов с кусками дюраля от внутренней обшивки. Членов экипажа и фюзеляж как будто пропустили через мясорубку. Среди этих обломков спасательная команда быстро нашла тяжёлый несгораемый оранжевый шар, именуемый "чёрным ящиком", и магнитофонные записи переговоров пилотов. Эти средства объективного контроля подтвердили первичную версию трагедии.
«Роковая ошибка экипажа в технике пилотирования.»

Трудно было себе представить гибель товарища, с которым я проучился в лётном училище четыре года в одном классном отделении. Дружбы между нами не получилась. Ещё на первом курсе из-за незначительного предлога мы подрались за углом от парадного входа в казарму и после этого наши отношения были прохладными. Да как подрались, проще сказать сцепились. После словесной перепалки он первым ударил меня в лицо кулаком, на что я ответил захватом его торса и броском на землю. На протяжении всех оставшихся лет совместной учёбы я чувствовал лёгкое разочарование тем, что его друзья не позволили мне намять ему тогда бока. Ведь как только он оказался подо мной на земле они кинулись ему на помощь и растащили нас в стороны. Так, что я по физиономии получил, а ему съездить не успел. И вот он сгорел в кресле помощника командира корабля. И в этом была не его вина.
Вспоминая непростые отношения с моим тёзкой, я думал о том, что мне его искренне жаль. С возрастом я понял, что он был неплохой парень. Его любили многие, но в основном те, кто с неприязнью относился ко мне. По молодости мне казалось, что это несправедливо, ведь я-то лучше. Однако время всё расставило на свои места, и с годами я понял, что ни черта я не лучше, а во многом даже,Ф гораздо хуже, чем был он.

Ещё более драматичная катастрофа произошла в центре боевой подготовки лётного состава, расположенного на юге Украины в городе Николаеве. У точно такого же самолёта на взлёте с аэродрома «Блондинка», днём, в простых метеорологических условиях, оторвалось правое крыло. Лётчики, увидев нарастающий крен, до самой земли пытались устранить его отклонением штурвала влево. А штурмана, сидевшие в своей кабине за их спинами, сразу оценив обстановку, предприняли попытку катапультироваться. Молодой штурман-оператор среагировал на аварийную ситуацию быстрее и выпрыгнул на одну секунду раньше, чем штурман-навигатор. Это спасло ему жизнь. В момент катапультирования крен уже достиг сорока пяти градусов и ста метров высоты, на которую кресло штурмана-оператора бортового оружия было выброшено пороховым зарядом, хватило для раскрытия парашюта. А штурману-навигатору повезло значительно меньше. Чуть запоздав с решением покинуть самолёт, он вылетел из своей кабины, когда крен самолёта достиг ста пятидесяти градусов и, ускоренный реактивной струёй, врезался в сухую украинскую землю. Его парашют так и остался нераскрытым. Справедливо говоря, от старшего штурмана учебного полка не осталось ничего. Удар о землю был такой силы, что отделить части его тела от глины не представлялось возможным. Погибшие пилоты, хоть и обгорели в огне пожара, были легко узнаваемы.
Двух лётчиков и штурмана хоронили как героев. Эскадрилья истребителей из полка противовоздушной обороны пролетела над похоронной процессией. В тот момент, когда самолёты были над головами несущих гробы сослуживцев, три из восьми "Мигов" резко взмыли вверх и растворились в голубизне неба, символизируя этим то, что хотя лётчиков и хоронят на земле, души их навсегда улетают в небо.
Единственный чудом оставшийся в живых член экипажа настоял на том, чтобы его вновь допустили к полётам. И когда через месяц после катастрофы он шёл по бетону рулёжной дорожки к месту стоянки своего нового самолёта, все лётчики и техники, оставив свои дела, поворачивались к нему лицом и аплодировали.

Закончив свой рассказ, он вспомнил, зачем пришёл ко мне в этот субботний вечер. Но не успел Олег вернуться к теме моей трагедии, как открылась дверь, и вошли очаровательные хозяйки этого гостиничного номера в сопровождении Вадима Васильева.
Я улыбнулся Сергееву и сказал:
- Тебе пора, спасибо за интересную беседу. И передай "особисту", что я не виноват в гибели своего экипажа.
- Какому "особисту"? - сделал удивлённый вид Сергеев.
- Ты сам знаешь какому, - ответил я и добавил для ясности. - Тому, который тебя сюда прислал.

Непрошеный гость ушёл, а ничего непонимающие девушки стояли в дверях, с изумлением глядя на меня. Первой пришла в себя Марина. Закрыв за собой дверь комнаты, она села за стол напротив, и с видом человека, у которого есть право допрашивать других, в упор спросила:
- Валера, что тут происходит? О чьей гибели шла речь?
Пришлось коротко рассказать о моём беспримерном плавании на плоту среди льдин, с двумя замёрзшими товарищами. В заключение рассказа я спросил, обращаясь к обеим путешественницам:
- Ещё вопросы есть?
- Есть, - ответила тихим голосом Таня. - Кто такой "особист"?
- "Особистами" в Вооружённых силах называют сотрудников военной контрразведки. Так повелось с времён Гражданской войны, когда были созданы Особые отделы.
- А причём здесь контрразведка? - удивилась Таня.
- А притом, что когда им делать нечего, они стараются найти себе занятие. Надо же как-то оправдывать свои не в меру раздутые штаты. Вот и лезут во всё подряд. Шпионами на флоте и не пахнет, а заниматься чем-то надо. Следствие по моему делу, закончилось полгода назад. Я и должность новую успел получить, а они всё ищут возможность поймать меня на лжи и шлют таких вот "Олегов" с коньяком. Будто коньяк в состоянии изменить прошлое, или я под влиянием алкоголя возьмусь себя оговаривать. Не знаю, на что они рассчитывают, но этот номер у них не пройдёт.
Побледневшие москвички сидели за столом и с жалостью смотрели на меня. Штурман, знавший давно всю эту историю, сказал:
- А не выпить ли нам по чуть-чуть за нашего боевого командира?
Я разлил в четыре стакана оставшийся после ухода Сергеева коньяк и предложил другой тост:
- Предлагаю выпить за тех, кто, улетев, никогда уже не вернётся.
Девчонки как по команде заревели в голос. Измученные длинной дорогой и неудобством автобуса, привезшего их из Москвы, проведя вторую бессонную ночь в наших с Вадимом объятиях, а утром, отправившись на целый день бродить по выставочным залам, они не были морально готовы услышать что-либо подобное. Утешать расчувствовавшихся женщин нам пришлось в постелях.