Глава 14

Удивительно устроена человеческая память. Я не чувствую ни рук, ни ног, а в голову настойчиво лезут самые неподходящие в этот момент воспоминания. Вместо отца с матерью, которых хотелось бы увидеть перед смертью, в памяти всплывает Калининград.

Диаметрально противоположная от моего места службы географическая точка России. Март. Ещё прохладно, снег уже растаял, но такой грязи, как в большинстве российских городов, на улицах нет. Как ни старались государственные и партийные руководители выветрить отсюда германский дух и стереть память об истинных хозяевах этой земли, это им не удалось. Построенный немцами Кенигсберг резко отличался от других областных центров страны своей архитектурой, чистотой и культурой жителей.
Обо всём этом я думал, когда мы всемером праздно болтались по городу в поисках достойных, в нашем понимании, приключений. Нельзя же всерьёз воспринимать как стоящее времяпрепровождение посещение музея янтаря или осмотр памятника Шиллеру. Девушки нас не замечали в упор. Ни наши лётные куртки с надписью на рукавах: "Военно-воздушные силы", ни предложения провести совместный ужин, плавно переходящий в завтрак, не произвели на калининградок никакого впечатления. Даже студентки института рыбной промышленности, которым мы предложили по бокальчику янтарной жидкости в пивном саду у главного корпуса их Вуза, дали нам от ворот поворот.
Мы остановились у бронзовой скульптуры «Борющиеся зубры». Два гиганта со вздутыми мышцами и оттопыренными хвостами упёрлись рогами друг в друга. Казалось, что они пытаются сбросить соперника с постамента в фонтан разбитый у его подножья. Экипажный радист и механик вскарабкались на мраморные плиты и схватившись руками за хвосты бронзовых животных повисли на них как две аппетитные сардельки.
- Заканчивайте этот детский сад, - неодобрительно сказал я. – Обидно будет если вас абсолютно трезвых милицейский наряд заберёт.
- Не клюёт сегодня, - с горечью вздохнул штурман.
- Ты им свою удочку не показал, вот и не клюёт, - ответил пошлостью радист и отпустив хвост зубра спрыгнул на землю.
- В Иваново лети. В городе ткачих будешь нарасхват, - предложил правый лётчик.
- Пошли в гостиницу. Этот город не наш, - сказал я. - Хоть с жильём повезло, даже горячая вода в номере есть. Кстати, в отеле на первом этаже расположен пивной бар, кто хочет, может его посетить, но спать всем вернуться в гостиничные номера.
- Обязательно в свои? - с мечтательной улыбкой спросил Мерёжа.
- У кого как получится, но в пределах гостиницы.
- Валера, а ты в бар пойдёшь? - спросил Вадим. Только ему одному разрешалось называть меня по имени.
- Нет, займусь стиркой, к пиву я почти равнодушен. Водки бы выпить с девочками, как тогда в Пушкине, так ведь сам видишь, не с кем.
- Я останусь с тобой, пусть молодёжь порезвится без следящего зоркого ока старшего поколения.

Решение постирать было принято как нельзя вовремя. После четвёртого дня командировки, воротники наших кремовых рубашек имели цвет кофе, причём без молока, а носки можно было ставить в прихожей гостиничного номера вместе с ботинками.
Раздевшись до трусов и развесив на спинках стульев постиранное бельё, мы с Вадимом уселись перед телевизором пить чай с печеньем. Не успели мы выпить по первому стакану, как в наш номер, без предварительного стука в дверь, ворвался экипажный радист Коля Оноприенко и с порога выпалил:
- Командир, мы таких классных баб в пивном баре "сняли".
- Ох, и жаргончик у Вас, товарищ прапорщик. Выражаетесь прямо как настоящий сутенёр, - шутя, сказал штурман.
- Погоди его ругать, - вступился я за Николая. - Во-первых, за находчивость объявляю тебе благодарность, а во-вторых, чего ты тут стоишь? Веди их скорее.
Радист пулей вылетел за дверь. Оставшись вдвоём мы быстро надели брюки, натянули на себя мокрые форменные рубашки и комнатными тапочками скрыли отсутствие носков. Только я и штурман закончили одеваться, как открылась дверь, и в номер вошли так называемые "бабы".

Их появление привело всех участников этой сцены в лёгкое замешательство. Мне было двадцать семь лет, штурману двадцать девять, технику чуть больше тридцати, радисту двадцать пять, а второму пилоту двадцать два, средний возраст мужской половины компании с трудом дотягивал до двадцати шести лет. А им четверым, стоящим на пороге и не решающимся его переступить, в среднем было около сорока. Возрастной дисбаланс был виден невооружённым глазом.
Но отступать было уже поздно, и я пригласил их войти.
Властность наших красавиц мы ощутили почти сразу. На диване сидели лидеры профсоюзных организаций машиностроительных предприятий Советского Союза.
Устав от многочасовых заседаний, слетевшиеся со всей страны на ежегодную конференцию председатели профкомов решили отдохнуть в баре, где их и встретила наша "молодая гвардия". Очевидно, радист с правым лётчиком сказали им, что командир и штурман по возрасту старше их двоих, и женщины ожидали увидеть ну, если не своих ровесников, то хотя бы мужчин в возрасте от тридцати пяти до сорока лет, а сейчас перед ними сидели просто дети и дети старшего возраста. Это был сюрприз. Приятный он или нет, решить они не успели. Я предложил всем выпить за знакомство.

- Меня зовут Женя, - сказала одна из гостей и протянула руку для пожатия.
- А что мы будем пить, мальчики? - с ехидством в голосе спросила она после того, как все участники "встречи на Эльбе" назвали свои имена.
- Как всегда, чистый спирт, девочки, - в тон ей ответил Вадим.
Я толкнул его в бок локтем и шепнул:
- Не хами, а то обидятся и уйдут.

Но этих женщин обидеть было трудно. Они пили спирт, закусывая его рыбными консервами не уступая нам в количестве выпитого. Вскоре мне стало казаться, что не такие уж они старые коровы, как это виделось сначала. Я решил сделать две вещи: первое, для сокращения разницы в возрасте и выравнивания количества мужчин и женщин, выпроводить из нашего номера правого лётчика, и второе, заменять спирт в своём стакане водой.
С Серёжей возникли небольшие трудности. Будучи уже хорошо пьяным, он не хотел уходить. Я объяснял ему шёпотом, стоя у дверей, что он годится этим тёткам в сыновья.
- А ты? - упрямился он.
- В младшие братья, - не желая обострять скандал, отшутился я.
Он обнял меня за плечо и примирительно сказал:
- Желаю удачно переспать с этими сёстрами.
Вторая задача решалась гораздо проще. После того, как Сергей ушёл, я подменил недопитый стакан со спиртом на стакан с водой. Подмены никто не заметил. В том числе и наш борттехник. Когда пришла его очередь говорить тост он поднялся с дивана держа в руках два стакана спирта. Свой и мой. Красноречием Гена не страдал. Произнёс гусарское: "За прекрасных дам", осушил свой стакан и будучи абсолютно уверенным, что его обожжённое горло наконец-то получит некоторое облегчение, залпом запил его моим. Затем медленно повернул голову в мою сторону, пристально посмотрел мне в глаза, грязно выругался и рухнул между диваном и столиком. Наступила неловкая пауза. Женщины уставились на него в недоумении пожимая плечами, а мы с Вадимом и Николаем утащили борттехника в спальню.
Этот нелепый эпизод был хорошим знаком для всех. Никого не пришлось уговаривать перейти от пьянки к танцам. Васильев и Оноприенко, пригласив понравившихся им женщин, медленно закружились в центре зала нашего трёхкомнатного номера "люкс". Я остался сидеть на диване, не зная кому из двух оставшихся "красавиц" отдать предпочтение. Обняв обеих за плечи, я наслаждением ощущал, как их руки заскользили по мне, расстёгивая всё, что имело пуговицы.
Недолго потанцевав, Вадим взял свою подругу за то место, где у женщин более молодого возраста бывает талия, и увлёк её в кабинет. Только количеством выпитого им спиртного можно объяснить то, что он не обратил внимания на стеклянную дверь, разделяющую нас. Когда штурман сел в кабинете на стол, радисту стало не до танцев, и он устроился на пол перед диваном, чтобы наблюдать, как развернутся события в кабинете.
Больше обращая внимание на поцелуи, покрывавшие моё тело с двух сторон, чем на Васильева, я пропустил тот кульминационный момент, когда в кабинете всё пошло не так, как планировалось Вадимом. Наташа стояла на коленях перед столом и, положив руки на ноги штурмана, содрогалась всем телом. Сначала я даже не понял, что это он с ней делает, но, увидев беспомощное, растерявшееся лицо друга, чуть не упал с дивана от хохота. Женщину выворачивало наружу. В считанные секунды на ногах и ещё влажной от стирки рубашке моего друга оказалось всё съеденное и выпитое ею за вечер. Я подумал, что штурман ожидал от этого уединения более приятных ощущений.
Мои спутницы вскочили с дивана и увели Наташу в свой номер. Васильев, проклиная всех женщин на свете и показав нам с Николаем кулак, принялся наводить порядок в комнате. А когда он зашёл в зал, мы, продолжая тихонько смеяться и желая добить его своим дружеским презрением, пальцами зажали себе носы. Со словами: "Да ну вас", он ушёл в комнату, где спал борттехник Рыбников.
Я превратил диван, на котором сидел, в огромную кровать и сказал Оноприенко:
- Коля, позвони тёткам и скажи, что мы с тобой их ждём. Да проветри после Васильева кабинет, тебе там спать.
Ожидая с минуты на минуту возвращения гостей я не раздеваясь лёг поверх одеяла на диван и попытался вспомнить, как скучно я жил на Камчатке. Потом вспомнил, что вытворяла со мной Мухина во Владивостоке, и вдруг понял, что я уснул, а кто-то, раздев меня, делает со мной сейчас то же самое. Разница была лишь в том, что искусниц было две, а это означало, что спать мне в ту ночь не дали ни минуты.

В шесть утра в дверь номера осторожно постучали. Прикрыв своё голое тело простынёй, я получил из рук посыльного матроса пакет.
- Что пишут, Валера? - спросила Галя.
- Пишут, что на твоём Горьковском автозаводе во время пожара сгорели все профсоюзные путёвки в сочинский санаторий на всё предстоящее лето, - ответил я, укладываясь в постель между женщинами.
- А про Челябинский тракторный там ничего не пишут? - спросила Лена и нежно поцеловала меня.
- Пишут, - прошептали мои искусанные за ночь губы. - И про тебя лично тоже.
- А что? - продолжая соревноваться с Галей за обладание большей частью моего тела, спросила она опять.
- Тебе присвоено почётное звание "Героини пододеяльного Труда". Вручение "Золотого Фаллоса" состоится сразу после возвращения с этой конференции.
Галя рассмеялась, а Лена больно ущипнула меня за бок.
- А если серьёзно, то мне предписывается через два часа вылететь в Москву. Так что, если вы хотите ещё что-то успеть, то вам придётся хорошо потрудиться над моим измученным телом.


Глава 15

Первая здравая мысль, пришедшая мне в голову сразу после того, как я закрыл дверь за спинами своих ночных гостей, была мысль о враче. Как проходить предполётный медицинский осмотр в моём состоянии? Кроме меня в ночном разврате принимали активное участие облёванный штурман, перепивший спирт борттехник и не спавший всю ночь радист. Чуть лучше должен себя чувствовать правый лётчик, но он так молод, что ни при каких обстоятельствах вместо командира корабля к доктору идти не может.
Я собрал весь экипаж у себя в номере и сообщил о том, что груз, ожидаемый нами, оказался слишком тяжёл для Ан-12 и был отправлен поездом. Через час мы должны взлететь, а по субъективным причинам не все из нас могли пройти медицинский контроль. Поэтому стрелок и техник по авиационно-десантному оборудованию переоделись в мою и штурмана одежду, из неприкосновенного запаса взяли с собой литровую банку красной икры и с помощью этой банки убедили врача в полном здоровье всех членов экипажа.
Другого варианта вылететь из Калининграда у нас не было.

Запустил двигатели, до назначенного в полётном листе времени взлёта оставались считанные минуты. Читать карту контрольных проверок предполётного осмотра было уже некогда. Вырулил на предварительный старт. Не останавливаясь у торца полосы, сходу вывел все четыре двигателя на "взлётный режим".
Сразу после уборки шасси и закрылков, на высоте, примерно, метров пятьсот над землёй, Гена Рыбников спросил меня:
- Командир, ты кран герметизации в закрытое положение перевёл?

Внутри у меня всё похолодело. Посмотрел на рычаг, так и есть, забыл. Загерметизировал самолёт и вспомнил, как два года назад, экипаж точно такого же самолёта, пропьянствовав всю ночь, утром получил приказ вылететь из Уфы в Псков. Забрав через носовой аварийный люк стоявшего во время запуска двигателей перед самолётом стрелка, командир в спешке забыл о герметизации. В горизонтальном полёте на восьми тысячах все лётчики и пассажиры от недостатка кислорода уснули, а затем и потеряли сознание.
Спрямляя, все поворотные пункты маршрута и пропуская точки обязательного выхода на связь "Летучий Голландец" приближался к Москве. На перехват транспортного самолёта из Правдинска по тревоге взлетела пара истребителей. Облетев самолёт несколько раз лётчики противовоздушной обороны страны доложили о том, что они видели членов экипажа Ан-12-го на своих рабочих местах, но спят транспортники или мертвы, с уверенностью сказать было не возможно. Так и летел бы самолёт-призрак, пока бы не упал без капли горючего в баках где-нибудь в прибалтийских лесах. Но случилось чудо. Курсант четвёртого курса Балашовского лётного училища, проходивший летнюю практику в этом экипаже и временно исполняющий обязанности правого лётчика, очнулся от жуткого холода. Сперва он попытался растолкать командира и борттехника. Когда это ему не удалось, не имея ни малейшего представления о месте нахождения самолёта, он вышел на связь на аварийной частоте и по подсказкам наземных служб, хоть и грубо, но посадил самолёт на военном аэродроме Кипелово, не далеко от города Вологда.
Комиссия, расследовавшая причину этого происшествия, поимённо назвала всех виновников. Из Вооружённых сил были уволены все члены экипажа, включая геройского курсанта, а также врача, поставившего свою подпись под заключением о состоянии их здоровья.

Мы заняли эшелон маршрутного полёта. Далеко внизу под нами проплывали аккуратные литовские деревушки, спешил на восток товарный поезд, навстречу нам, на три километра выше, летел в Европу реактивный самолёт. Четыре белые полосы оставались в небе за его хвостом. Я представил себе картину происходящего внутри него.
«Стюардессы разносят пассажирам завтрак, командир корабля сидит в выглаженной белой рубашке и чёрном галстуке, на миниатюрных погончиках у него четыре тонких золотых полоски. Он пьёт свой утренний кофе и считает в уме: сколько ему удастся заработать за этот месяц. Интересно, спят пилоты, летающие за границу, со своими длинноногими бортпроводницами? Наверняка нет. Из-за такой ерунды можно вылететь из списков элитных экипажей. И всю оставшуюся жизнь летать в Сургут или Уренгой с вечно пьяными нефтяниками на борту. Эх, жизнь. Ещё год назад я завидовал транспортникам, имеющим возможность встать со своего кресла, пройтись по самолёту, сыграть с пассажирами в карты или с радистом в шахматы, а сейчас смотрю на белоснежный лайнер, летящий встречным курсом, и завидую опять. А ведь это и в православном, и в католическом христианстве смертный грех, - я невольно передёрнул плечами и выгнал из головы историю Каина и Авеля. - Мне бы хоть раз в полёте кто-нибудь кофе принёс. Век бы помнил.»

Спать хотелось нестерпимо. Перепробовал все известные мне способы борьбы с этим желанием. Уши себе тёр, это раз, языком по верхнему небу водил, это два, чистым кислородом дышал, это три. Ничего не помогло. Толкнул в бок давно уснувшего бортача.
- Гена, - позвал я его. - Дай спички.
Он полез в карман и сонным голосом спросил:
- Зачем они тебе? Ты же не куришь.
Я показал ему в ответ кислородную маску и ответил:
- Хочу кислород поджечь.
- Давай, - сказал Рыбников, подавая мне спичечный коробок. - Как раз до Москвы будет чем заняться.
Услышав конец разговора, на связь вышел радист:
- Чем вы там до Москвы собираетесь заниматься? В карты, что ли, играть? Я тоже буду.
- Нет, - ответил ему Геннадий. - Командир хочет чистый кислород поджечь, так я ему говорю, что как раз, пока долетим до аэродрома Остафьево, пожар в кабине экипажа и потушим.
- Очень умно поговорили, - сказал штурман. - Особенно, если после нашего возвращения командир эскадрильи магнитофонные плёнки послушать решит. Будет вам всем: по дыне в задний проход.

Я взял из коробка две спички и вставил их себе между век. Глаза сильно слезились, но не закрывались. Больно ударился лбом о штурвал. Значит, уснул с открытыми глазами. Вытащил спички и посмотрел на своего помощника. Серёга спит, аж похрапывает. Гена, как только отдал мне спички, уснул опять. Васильев держал вертикально штурманскую линейку, чтобы удариться об неё лицом если уснёт. Стараясь побороть свалившуюся на меня сонливость я встал на аварийный люк между моим и Сергея сиденьями.
- Коваленко, - проорал правому лётчику прямо в ухо. - Проснись. Лезь к штурману и не давай ему спать до самого снижения, а то мы не в Москву прилетим, а Воркуту, где нас сразу переоденут в зековсковскую робу.
Молодой человек вздрогнул от неожиданности, вытер протёкшие из уголка рта слюни и нехотя покинул своё кресло. Опустившись на колени он пополз в носовую часть самолёта.
- Что тебя сюда принесло? - полюбопытствовал Васильев.
- Меня командир прислал. Тебя развлекать.
- Мудрый у нас командир, - Вадим, хитро улыбаясь, снизу посмотрел на меня. - Раз прислал, то развлекай.
Правак рассказал ему анекдот об экипаже пассажирского самолёта, в котором появилась новая стюардесса:
«Командир корабля, после набора эшелона маршрутного полёта говорит своему правому лётчику:
- У нас появилась новенькая девушка, пойду её попробую.
Через несколько минут, вернувшись на свое рабочее место, с неудовольствием замечает:
- Ничего особенного, моя жена лучше.
После этого поднимается второй пилот и говорит:
- Теперь пойду я попробую.
И вернувшись назад, примерно через такой же промежуток времени, заявляет:
- Ты прав, командир, твоя жена лучше.»
Штурман скривился как от зубной боли и сказал:
- Этот анекдот с "бородой".
- Что значит с "бородой"? - спросил Серёжа.
- Это значит, что тебя ещё и в проекте не было, когда его уже знала вся лётная братия, - сказал я и добавил. - А ты Серёжа, знаешь последний врачебный анекдот?
- Расскажи, Валера, - попросил штурман - Твои анекдоты всегда свежие, не сравнить с праваковскими.
«Выходит врач в родильном доме к отцу новорожденного с ребёнком на руках, - начал я. - Молодой папаша руки к нему на встречу протягивает, а врач берёт малыша за ноги и как даст его головой об угол стены, аж мозги в разные стороны разлетелись. Отец от таких впечатлений хлоп и в обморок, а врач даёт ему нашатырный спирт понюхать и говорит:
- Не переживай ты так. Я пошутил. Он мёртвый родился.»
- Это что, намёк? - спросил мой помощник.
- Нет, это прямая угроза. Будешь на командирских жён гадости говорить, поступлю с тобой так же, как врач с младенцем, а командованию скажу, что ты такой убогий и был.
Задел меня Сергей за живое своим невинным анекдотом. Моя молодая жена живёт в сорока километрах от меня, приезжает только на субботу и воскресенье ко мне в гости, а чем занимается с понедельника по пятницу? Это одному богу известно. Хотелось надеется, что не тем же, чем и я.

Прогнал от себя прочь грустные мысли. Пора было снижаться и думать, как остаться на два-три дня в Москве. Хотелось бы увидеться с подружками-инженершами, которых мы так удачно встретили месяц назад под Ленинградом.
Нагнулся к уху борттехника и говорю шёпотом, чтобы не слышали остальные:
- Гена, нужно что-нибудь сломать на самолёте, нам с Вадимом позарез необходимо пару дней в столице побыть.
Рыбников задумался и тихо ответил:
- Подошло время резину колёс менять, мы планировали это сделать сразу после возвращения на базовый аэродром, так проведём замену в Москве. Нам-то, какая разница. Ты на посадке тормозни посильнее, вот тебе как раз три дня и будет. Пока нам покрышки со склада привезут, да пока мы старые снимем, а новые поставим, море времени уйдёт. Только ты, пожалуйста, остальных ребят мне в помощь оставь.
Я кивнул ему в знак согласия.
Подведя самолёт по чуть завышенной траектории я приземлил его на бетон аэродрома. Одновременно с торможением винтами двигателей полностью зажал тормоза колёс. Стрелок, сидящий со своими пушками в хвостовой кабине, доложил:
- Колёса дымят, и чёрные следы за нами тянуться.
Отпустил тормоза. Нельзя было допустить взрыва даже одной покрышки. Тогда простой установкой новой резины мы бы не отделались. Замена барабана колеса, уже считается аварией на посадке, и инженеры меня так просто не отпустили бы.
Успешно дорулив до стоянки прилетающих экипажей, я доложил встречающему нас представителю инженерной службы о необходимости проведения технических работ и ушёл в штаб подавать заявку на вылет во вторник.
О том, как я буду оправдываться в Артёме после возвращения на родную базу, думать сейчас не хотелось. Но мысли об этом настойчиво лезли в мою голову. Особенно тяжёлый разговор мне предстоял с замполитом полка.

Он невзлюбил меня с первой нашей встречи. Я был единственный из командиров кораблей, кто отказался писать рапорта о поведении каждого члена экипажа на внебазовых аэродромах после возвращения из командировок. Леонид Иванович придумал эту замаскированную форму доносов давно. Некоторые командиры, не желая подставлять своих подчинённых, отделывались формальными отписками, а те, кто хотел получить продвижение по службе или внеочередной рейс за границу, старались описать всё происходившее до мельчайших подробностей, иногда добавляя от себя даже то, чего не было. Подполковник Скворцов держал нити управления полком в своих руках, абсолютно справедливо полагая, что тот, кто владеет информацией, владеет реальной властью.
Причиной моего отказа, как это ни покажется странным, была не моя внутренняя порядочность, этим я не отличался, а простой жизненный расчёт. Я не видел личной выгоды от сближения с замполитом. За границу меня посылать не собирались из-за запятнанного прошлого, повышать в должности было рано, потому, что я был для этого слишком молод, но и понизить до второго пилота не могли, пока было не за что. Поэтому, чувствуя временную стабильность своего служебного положения, я решил разговаривать с ним без заискивающих нот в голосе.
Желая сломить моё упорство, Леонид Иванович пригласил меня однажды на "дружескую" беседу и сказал:
- Есть информация, Валерий Сергеевич, что Вы в командировках ни одной юбки мимо себя не пропускаете. Спите с кем попало.
Ожидая от меня реакции на свои слова, он сделал небольшую паузу. Я задумался, переваривая услышанное и наскоро принимая решение: какую линию поведения занять. Собственно говоря, пути было два: отшутиться или напасть в ответ. Своими следующими словами он отрезал мне и себе путь мирного сосуществования.
- Я ведь могу твоему тестю позвонить, - перешёл он на неофициальный язык.
- Звони. А заодно позвони в военную прокуратуру и расскажи, как ты организовал перевозку красной икры из Южно-Сахалинска в Воронеж, - ответил я. - И не забудь доложить ещё и особистам о том, сколько вы заработали денег на её перепродаже.
- Как ты смеешь со мной так разговаривать, капитан?
- Ничего, замполит, потерпишь. Как терпела тебя, старого козла, Света Мухина, когда ты разложил её пьяную на пассажирских креслах, пролетая над Охотским морем. Или Оля Морозова, удовлетворяющая тебя на заднем сидении "Волги", в твоём гараже. Сколько раз она навещала тебя там, пока ты не продвинул её мужа в очереди на получение квартиры? Ты, вот что лучше сделай, подполковник. Перед тем, как набрать номер телефона моего тестя, сначала позвони своей жене и всё это ей расскажи, а потом позвони начальнику политотдела флота и повтори всё то же самое.
Лицо его покрылось красными пятнами. Он очень хотел накричать на меня. Но вместо этого как загнанный в угол змей прошипел:
- Иди, Григорьев, но помни, я тебе этого не забуду.

У меня на языке крутился ответ: «Я тоже». Но я промолчал. Можно было подлить масла в разгорающийся пожар локальной войны и сказать ему, что мне известно о том, как руководство полка разворовывает спирт используемый лётными экипажами в противообледенительных системах самолётов, или о том, какие взятки циркулируют в воинской части во время распределения коммерчески выгодных командировок и многое другое. Вместо этого я решил приберечь свои знания на более подходящий момент.


Глава 16

Мой звонок на Тушинский машиностроительный завод, где работал Марина, застал женщину врасплох. Приятно было услышать сбивчивую речь испанской красавицы, особенно ту её часть, где она сказала, что нас не только помнят, но и очень хотят видеть. Договорились о встрече у фонтана возле Большого театра. Когда мы приехали в назначенное место, девушки уже ждали нас с четырьмя билетами на балет.

В тот вечер показывали "Спартака". Или как говорят заядлые театралы - давали "Спартака".
Пока гладиатор носился по сцене и сражался с римским полководцем Марком Крассом, я незаметно гладил Маринину ногу и думал: «Скорее бы в постель». По плану проведения нашей встречи, сразу же после балета, мы должны были ехать к ней на дружеский ужин.

Муж моей подруги, Пётр, каждую пятницу после работы отправлялся на два выходных дня в туристический поход по лесам Подмосковья. Он любил ночевать в палатке на снегу, сидя у костра петь песни под аккомпанемент гитары, пить чай из железной кружки, набирая в чайник снег вместо воды. Всё это рассказала мне Марина в театральном буфете во время антракта. Мы сидели у стойки бара на высоких стульях и под кофе с коньяком обсуждали хобби её благоверного. Я выражал глубокое сомнение по поводу правдоподобности его рассказов.
- Лежит сейчас твой Петя, где-нибудь в уютной квартире, в тёплой ванной, - сказал я ей.
- А какая-то крошка ласкает его под водой. И ночь он проведёт с ней под тёплым одеялом, а не в спальном мешке на снегу. А в воскресенье вечером, вернувшись из этого "тяжёлого похода", будет рассказывать тебе и сыну, как сырые дрова не хотели гореть в костре, и как волки выли всю ночь напролёт где-то недалеко от палаток, и что под утро в спальнике было очень холодно. И поэтому, он очень устал, хочет быстренько принять душ и лечь спать.
Слегка обескураженная моим богатым воображением, она ответила, безразлично пожав плечами:
- А мне, собственно, всё равно, в лесу он с друзьями или с любовницей в ванной. Лишь бы мне давал отдохнуть от своего присутствия. Хотя бы два дня в неделю.
Прозвенел "третий" звонок. Антракт закончился, и мы отправились обратно в зрительный зал.
Больше мы о Петре в этот вечер не вспоминали. Я подумал, что мне тоже абсолютно всё равно, согревает ли он своим дыханием коченеющее на морозе тело в спальном мешке или нет, а вот его жена всю предстоящую ночь будет своим прекрасным телом согревать меня. Пусть только Спартак допляшет.

Отзвучали заключительные аккорды балета. Рабы проиграли своё последнее сражение. Римляне, подняв на острия копий пленённого предводителя восставших, унесли его со сцены. Занавес опустился. Ожидаемого чуда не произошло и зло в очередной раз победило добро. Зрители долго стоя аплодировали танцорам. А мы, увлекаемые плотскими чувствами, спешно пробирались между рядами партера. Нам хотелось забрать в гардеробе театра свои вещи и как можно скорее оказаться в небольшой двухкомнатной квартире на Северо-Западной окраине столицы.

Ужин мы съели настолько торопливо, что всем стало немного неловко. Таня спросила:
- Ребята, вы что, из голодного края? Вы же неплохо перекусили в буфете театра.
- Таня, - сказал Вадим. - Мы не из голодного края, а из Приморского. Близость Китая отложила отпечаток на наше развитие. Инстинкт размножения у дальневосточников развит сильнее, чем у остальных граждан страны советов. Так что, чем быстрее ты поешь, тем больше времени у нас с тобой останется для занятия любимым делом китайцев.
- Ну вот, - шутя, обиделась Марина. - Я готовила ужин, старалась вас удивить своими кулинарными изделиями, а у вас только постель в голове.
Но Васильев её уже не слышал. Он поднял миниатюрную Таню на руки и унёс её в комнату Марининого сына. Хозяйка квартиры хотела убрать со стола грязную посуду, но я взял её за руку и привлёк к себе.
- Брось всё так. Утром после нашего ухода у тебя будет время, вот тогда и уберёшь следы пребывания кочевников.
Она села ко мне на колени, обняла руками за шею и тихо сказала:
После встречи в Пушкине я и не думала, что увижу тебя ещё раз.
- А я был уверен, что мы обязательно увидимся, но боялся, что встреча будет прохладной.
Она поцеловала меня и ушла готовить постель.

Когда я после душа пришёл к ней в спальню, Марина, лёжа под махровой простынёй и смотрела телевизор. Увидев меня, замотанного в банное полотенце Петра, она рассмеялась, убавила громкость и приоткрыла простыню, приглашая присоединиться к ней.
Через полчаса я отправился в ванную комнату с твёрдым намерением полежать немного в горячей воде.
- Ты скоро вернёшься? - сладко потянувшись, спросила Марина.
- Спи, когда приду, то разбужу и мы продолжим.
- Если я усну, то ты начинай. Не буди меня. Если мне понравиться, я проснусь и присоединюсь к тебе, а если нет, то утром расскажешь, как всё прошло.
- Негодяйка, я так стараюсь, а ты издеваешься.
- А ты старайся ещё больше. В этом деле предела быть не может.

Наполнив горячей водой ванную, я выключил свет, задёрнул за собой занавеску и оставив на поверхности только свой нос, лёг на дно. Я напоминал сам себе подводную лодку, находящуюся в территориальных водах вероятного противника на перископной глубине. Продолжив мыслить по аналогии, я подумал, что эта лодка неожиданно влюбилась в чужой эскадренный миноносец. Как бы не попасться в противолодочные сети чувств. Интересно, что там делают Таня с Вадимом? Сходить, что ли, к ним?
Но не успел капитан моей подводной лодки принять окончательное решение, как открылась дверь, зажёгся свет, и в помещение вошла Татьяна.

Не обратив внимание на закрытую полупрозрачную занавеску, она принялась внимательно разглядывать себя в зеркало, смывая следы своей губной помады с шеи и груди. «Штурман здорово постарался, - подумал я. - Это же надо, какая липкая помада у Тани. С её губ перешла на губы Вадима, а с них на её же тело. Любопытно, как низко будет тянуться красный след поцелуев Васильева?»
Наблюдать за молодой красивой женщиной в ванной комнате доставляло мне огромное удовольствие. Уже забыв о том, что люблю Марину, я ждал, затаившись под водой, когда же Таня решит принять душ и найдёт меня здесь.
Закончив тщательный осмотр всех частей тела, она повернулась ко мне лицом и отдёрнула занавес. Тихо вскрикнув, скорее от неожиданности, чем от испуга, блондинка попятилась назад, прикрывая руками грудь и низ живота. Я, как представитель злого начала в русских сказках – Змей Горыныч, поднялся из глубины. Пузырьки пены, прилипшие кое-где к моему телу, смывались текущей с головы водой.
Правильно оценив мои намерения, хрупкое, нежное создание попыталось, не поворачиваясь ко мне спиной, открыть дверь и ускользнуть из ванной. Но я точно помнил, что она закрыла её на задвижку, сразу после того, как вошла ко мне и включила свет.
- Ну что, Забава Путятишна, попалась? - с улыбкой прошептал я, приближаясь к ней вплотную.
Оперевшись спиной в дверь, она нехотя оторвала руки от себя и положила их мне на грудь, мягко пытаясь остановить моё приближение. По её глазам я видел, что в моих намерениях Таня ничуть не сомневалась, хотя и имела ни малейшего представления о том, почему я назвал её именем племянницы киевского князя.
- Не надо, Валера. Давай лучше останемся друзьями.
- Мы ими и останемся. Только на другом уровне. Просто друзья, это конечно хорошо, а близкие друзья - гораздо лучше.
Она хотела ещё что-то сказать, но я прижал свой указательный палец к её губам, затем положил её руки себе на плечи и со словами:
- Мы лишь зря теряем время, - приподнял женщину за талию и посадил на стоящую напротив зеркала стиральную машину.
Она продолжала умоляюще смотреть на меня, губы мелко дрожали, казалось ещё чуть-чуть, и по её лицу потекут слёзы. Стараясь не допустить этого и не поддаться на мольбу голубых глаз, я выключил свет и прижался к ней всем телом.

Перед тем, как вернуться в спальню к Марине, я поднял обмякшую Таню на руки и положил её в ещё тёплую воду ванной.
- Ты ведь не скажешь об этом Вадиму, правда?
- Конечно же, не скажу. Зачем ему это? Помокни немного и успокойся, ничего страшного не произошло.
Марина спала по диагонали кровати. Лечь рядом, не разбудив внучку испанского героя, мне не удалось.
- Почему тебя так долго не было? - спросила она, обнимая меня. - Я уже выспаться успела. И теперь тебе спать не дам.
«Тяжело мне сейчас придётся, - вздохнул мой внутренний голос. - Пришёл час расплаты за приятно проведённое время с Таней. Что же ты, подводная лодка, легла на грунт? Всплывай, покажи настоящий боевой дух офицеров Военно-морского флота СССР.»

Но принять бой моей лодке было не суждено. За стеной послышался шум лифта, останавливающегося на нашем этаже, и, после короткой паузы, осторожный звонок в дверь.
- Муж, - тихо, со сдавленным ужасом, произнесла Марина. - Быстро собери свои и Вадима вещи и иди в комнату к ребятам. Из ванной комнаты донёсся шум воды сливающейся из бачка унитаза. Затем в детскую на носочках пробежала голая Татьяна. Я, обвешанный своими вещами, снимал с вешалки в коридоре нашу со штурманом верхнюю одежду. За моей спиной, застёгивая халат и, пытаясь как можно дольше тянуть время, стояла неверная супруга и разговаривала через дверь с мужем.
- Петя, это ты?
- Я, кто же ещё? - послышался недовольный голос Петра.
- Погоди минутку, сейчас открою. Ключ от нижнего замка спросонья не могу найти.
- В правом кармане моих рабочих брюк лежит второй. Брюки висят на вешалке. Достань его, раз ты такая бестолковая, - ещё более раздражённо сказал Петр из-за двери.
- Наоборот, очень толковая, - возразил я ему шёпотом, затем поцеловал Марину в щёку и, унося в охапке всё наше имущество, заскользил босыми ногами в детскую комнату.
Из-под одеяла на меня смотрели испуганные глаза ребят.
- Кто пришёл? - тихо спросил Вадим.
- Наш рогоносец из похода вернулся, - прошептал я ответ и прикрыл ладонью свой рот, призывая их к молчанию.
Я стоял обвешанный одеждой, прижавшись ухом к двери, и старался не пропустить ни одного слова из разговора мужа с женой.
А мой не загорелый голый зад отражал лунный свет, пробивавшийся сквозь полупрозрачные шторы на окнах.