Глава 22

Авиабаза Романовка находится на самом побережье залива Петра Великого. В задачу базировавшейся там разведывательной эскадрильи Ту-16Р входило летать вдоль западного побережья Японии и восточного берега Корейского полуострова, контролируя акваторию Японского моря и Корейский пролив.
Время от времени экипажи транспортного полка оказывали радио-поддержку низко летающим самолётам-разведчикам. Наш самолёт-ретранслятор стоял в самом дальнем капонире полковой стоянки самолётов и всегда находился под вооружённой охраной. В его грузовом отсеке было установлено специальное оборудование, предназначенное для перехвата радио-переговоров самолётов вероятного противника. Лётчики имели доступ только в кабину пилотов, а со спецоборудованием работали сотрудники Главного Разведывательного Управления Министерства обороны. Они приезжали обычно из Владивостока за два часа до вылета и уезжали под охраной автоматчиков сразу же после приземления самолёта.
Однажды, во время полёта на этом самолёте, когда мне уже порядочно надоело выписывание эллипсов, вытянувшихся вдоль Японских островов, когда я уже ненавидел кислородную маску, которая крепилась к моему шлемофону и не снималась в таких полётах от взлёта до посадки, и когда до окончания задания оставалось ещё сорок минут, по кодированной связи поступила команда: "Срочно вернуться на базу."
Это было очень необычно. Ещё больше меня удивила группа офицеров, встречающих мой самолёт на стоянке. У капонира кроме привычных для нас офицеров разведки стояли командир и начальник штаба полка. Такая встреча не предвещала мне ничего хорошего.
"Что я опять сделал не так? - анализировал я свой полёт. - Если я подставил военных разведчиков, то меня живьём сожгут в крематории."
Ещё винты двигателей не успели полностью остановиться, как я расстегнул парашют, кубарем вывалился из аварийного люка в носу самолёта и на полусогнутых ногах побежал докладывать командиру о полученном приказе прекратить выполнение задание.
Не дослушав мой рапорт до конца, он махнул на меня рукой, желая видимо сказать: "Заткнись, Григорьев, не до тебя", но вслух произнёс:
- Валерий Сергеевич, ты в полёте ничего необычного по радио не слышал?
Понимая, что произошло нечто неординарное, но, слава богу, не со мной, я ответил сухим официальным языком:
- Никак нет, товарищ полковник.
- Если что-то вспомнишь, докладывай немедленно.
- А что произошло, командир? - осознав, что ругать меня не за что, не по уставу спросил я его.
- Два наших разведчика летали на фотографирование нового японского танко-десантного корабля. Согласно оборонной доктрины, принятой Японией после Второй Мировой войны, они не имеют право создавать наступательные виды вооружений, к которым относится недавно спущенный на воду корабль. Нашему правительству для подачи официальной ноты протеста необходимы его подробные снимки. Самолёты-разведчики нашли его сегодня в нейтральных водах в семидесяти километрах от острова Садо, снизились на предельно малую высоту и занялись фотографированием, а специалисты радиоразведки на твоём самолёте обеспечивали им бесперебойную связь со штабом флота. Кроме этого, они записывали переговоры лётчиков-истребителей, сопровождавших наши самолёты, с их командным пунктом. Четвёрка F-15 "прилипла" к ним сразу же после их первого пролёта над кораблём. Одна пара японцев висела над ведущим, осуществлявшим видео и фотосъёмку с шестидесяти метров, а вторая над ведомым, летевшим чуть сзади и на сорок метров выше. Нижний край облаков в районе обнаружения цели, по докладу лётчиков ведомого самолёта, составлял от восьмидесяти до ста метров. Ведомый экипаж, периодически попадая в облачность, кратковременно терял визуальный контакт с ведущим. В очередной раз выйдя из кучевых облаков, ведомый увидел яркую вспышку в том месте где должен был быть самолёт ведущего, а затем и саму машину. Самолёт был в штопоре без крыла и охваченный пламенем. Обе пары японских истребителей-перехватчиков незамедлительно улетели к своим берегам. Ведомый самолёт, оставшись один, сделал несколько кругов на высоте тридцать метров над водой, обнаружил тёмное маслянистое пятно, какие-то горящие обломки и приближающийся к месту падения самолёта японский сторожевой корабль.
Пока командир полка вводил меня в курс произошедшего, надеясь, что эта информация чудодейственным образом освежат мою память, специалисты из разведывательного отдела покинули нашу стоянку.
- Григорьев, до прихода официальной телеграммы по поводу этой катастрофы ни с кем не разговаривай. Это приказ. Ты меня понял?
- Так точно, товарищ полковник.
- Иди, занимайся послеполётными делами.
- Есть.

Через неделю из штаба флота пришла обещанная командиром телеграмма. Начальник штаба полка собрал лётчиков в классе постановки задач на полёты и ознакомил всех присутствующих с её содержанием.
Кроме подробностей полёта наших разведчиков, о которых я уже знал от командира полка, в ней была расшифровка радио переговоров командира звена истребителей-перехватчиков с пунктом управления полётов. Из неё следовало, что с авиабазы Ниигата, позывной "Сакура", были даны, а лётчиками в воздухе выполнены, следующие команды:

Командный пункт: - 243-й, обнаружить цель. (Пауза)
Лётчик: - "Сакура", 243-й, цель обнаружил. (Пауза)
Командный пункт: - 243-й, осуществить перехват цели. (Пауза)
Лётчик: - "Сакура", 243-й, цель перехвачена. (Пауза)
Командный пункт: - 243-й, произвести захват головной цели локатором ракеты. (Пауза)
Лётчик: - "Сакура", 243-й, захват.

Закончив чтение телеграммы, начальник штаба сообщил, что японцы подобрали тела трёх членов погибшего экипажа и передали их нашим представителям. Судьба остальных трёх ребят, бывших в самолёте в том роковом полёте, осталась неизвестной. Затем подполковник высказал нам своё мнение по поводу этого чрезвычайного происшествия:
- Как вы понимаете, на магнитофонных плёнках, снятых с самолёта, командиром экипажа которого был в тот день капитан Григорьев, команды на запуск ракеты зафиксировано не было. Как не было и доклада лётчика истребителя об уничтожении перехваченной им цели. Из этого можно сделать три предположения:
Первое - ракета, захватив тепловой головкой самонаведения наш самолёт, запустилась сама, сорвалась с пилона под крылом и поразила цель.
Второе - у лётчика-истребителя от ненависти к нам не выдержали нервы, и он по собственной инициативе угробил русский экипаж.
И третье, японцы использовали скрытые каналы управления своими боевыми самолётами, которые не были засечены нашей радиоразведкой.
Учитывая качество японской техники и дисциплинированность народа, первые два предположения очень маловероятны. Но японские дипломаты, оправдываясь в нашем министерстве иностранных дел, наверняка выберут один из них. На этом всё. Можно разойтись.

Выйдя из класса, лётчики окружили меня в коридоре и принялись расспрашивать о том полёте. Убедившись, что я знаю о происшествии ровно столько же, сколько и они, офицеры разошлись по своим делам, не забыв съязвить при этом, что Советское правительство могло бы и поощрить Григорьева, храбро проспавшего весь радио-ретрансляционный полёт. Я отшучивался в ответ на их колкости, объясняя, что к благодарностям и грамотам отношусь также безразлично, как и к выговорам.
Не помню, когда меня хвалили последний раз, а вот очередной свой выговор я получил недавно и вот за что.


Глава 23

Это был очень спорный случай. В нормальном обществе за такой поступок могли бы прилично поощрить, но у нас, где всё поставлено с ног на голову, сделали наоборот, и мне досталось, как говорили в старину, по первое число.
Мой экипаж получил задание доставить на остров Итуруп, входивший в Курильскую гряду, около тонны различного груза и одну пассажирку. Причём меня предупредили в штабе, что я должен на острове заночевать, а утром следующего дня, забрав подлежащих демобилизации матросов, обратный груз и эту же женщину, вылететь обратно.

До 1945 года этот остров принадлежал Японии. Прежние хозяева, используя труд корейских и китайских пленных, оборудовали на нём несколько военных аэродромов. Нам предстояло посетить уникальнейший из них. Его неординарность заключалась в том, что он был вырублен в горной цепи и лежал от восточного берега острова, омываемого водами Тихого океана, до западного, упираясь в Охотское море. Аэродром представлял собой идеальную мечту любого лётчика. Ветер над ним всегда дул только вдоль полосы. Либо с моря, либо с океана. От боковых ветров полосу защищали отвесные скалы, высота которых достигала ста метров. Командование флота держало на аэродроме военную комендатуру из двадцати восьми человек, во главе которой стоял майор. В планах генерального штаба эта маленькая авиабаза значилась как "аэродром подскока". Это означало, что самолёты, улетающие на боевое задание в океан и возвращающиеся обратно, могли здесь заправиться керосином. С учётом скалистого основания взлётно-посадочной полосы, максимальный взлётный вес приземляющихся и взлетающих самолётов был не ограничен.
В хорошую погоду аэродром был хорошо виден с расстояния тридцать, а иногда и сорок километров. Я заходил на посадку со стороны Охотского моря и любовался величественной панорамой вулкана "Богдан Хмельницкий". Лёгкий дым поднимался над его кратером. Недалеко от его подножья уютно расположился самый большой населённый пункт острова - город Курильск. Правый лётчик рассматривал пролив Екатерины и видневшийся за ним остров Кунашир. Только бедняга штурман не прекращал свои вычисления. Приземляться мы решили с прямой. Васильеву было необходимо точно рассчитать рубеж начала снижения.
Примерно за семь километров от аэродрома я увидел группу людей, стоящую у торца полосы. Они махали мне головными уборами и иногда подбрасывали их вверх. Было отчётливо видно, что люди безгранично рады нашему прилёту. Так меня ещё нигде не встречали. Пролетев над их головами на высоте десяти метров, мы приземлились и приступили к торможению. Сидящий в хвосте стрелок проинформировал нас о том, что встречающие бегут за нами по полосе. Это было похоже на коллективное умопомрачение. Но когда я узнал, что за груз мы им привезли, всё встало на свои места. В тридцати среднего размера деревянных ящиках находились сто восемьдесят круглых коробок с фильмами для их киноустановки.
Комендант аэродрома приветливо поздоровался со мной и поручил заботу об экипаже своему заместителю. После этого всё своё внимание он переключил на пассажирку, прилетевшую с нами. Мой начальник штаба предупредил меня о том, что со мной полетит не просто женщина, а кассир с большой суммой денег. Она должна доставить заработную плату всему личному составу за последние шесть месяцев. Но то ли он не знал, то ли не посчитал нужным сказать о том, что кассирша, по "счастливой случайности", является женой коменданта этого аэродрома. Когда прапорщик, исполняющий обязанности заместителя, рассказал мне об этом, стало ясно, почему заботу о "дорогих гостях" передоверили "вторым лицам".
Пока матросы разгружали самолёт, а техник заправлял топливные баки керосином, я в сопровождении прапорщика совершил пешеходную прогулку по аэродрому. Собственно говоря, осматривать было нечего. Матросская казарма, штаб, столовая и четыре деревянных туалета располагались с одной стороны бетонки и врытые в землю по самые горловины топливные цистерны, с другой. Пасущаяся невдалеке отара овец завершала этот невзрачный пейзаж.
- Овец, как я вижу, даже собаки не охраняют, - прокомментировал я увиденное.
- А куда они денутся? На эти стены, - он показал на гладко стёсанную поверхность скал, - даже альпинисты не заберутся.
- Слышишь, Кузьмич, - обратился я к своему сопровождающему, - а зачем вы цистерну перед казармой установили?
- Это изобретение нашего майора. Называется оно "гарнизонная гауптвахта". Как только матрос напьётся или в самовольную отлучку в посёлок убежит, мы его в железную бочку сажаем. Ты, наверно, не обратил внимание, но там, в крышке дрелью дырки просверлены, чтобы арестованные не задохнулись. Крышка прикручивается болтами к горловине цистерны, и нарушитель устава не требует охраны. Как эти бараны. Сидит он там несколько суток, раз в день получая еду, и воет от тоски или прощение вымаливает.
- А как на это смотрит вышестоящее командование? Это ведь не совсем законно.
- Для них самое главное, что за время командования нынешнего коменданта, ни один человек здесь не погиб. Он служит на острове уже седьмой год. Вот они на его выдумки глаза и закрывают.
- Ты что-то говорил о посёлке, далеко ли он отсюда?
- Километров десять вдоль любого берега.
- Не могли бы мы туда съездить?
- Поверь мне, командир, там нет ничего интересного.
- А зачем же туда моряки бегают? Ведь не близкий свет, десять километров туда и столько же назад.
- Кто к девкам, но в основном в сельский магазин за водкой.
- Ну, вот тебе и повод съездить в посёлок. Ведь, судя по количеству пасущихся баранов, ты нас сегодня шашлыками кормить будешь. А как говорят в Грузии: "Шашлык без водки едят только собаки". Впрочем, к вам, бедолагам, это не относится. Вы вынуждены его есть каждый день.
- Это точно, - ответил прапорщик. - И ещё красную рыбу. Кто-то на материке мечтает о лососе, а я его уже видеть не могу.

Через два часа в сопровождении слегка уставшего майора на бортовом грузовике ЗИЛ-131 мы выехали в посёлок с незатейливым названием Рыбачий.
- Ты что-то притомился, комендант. Деньги, что ли, с кассиршей несколько раз пересчитывал?
- Трижды, - приветливо улыбнувшись, ответил он и спросил меня: - Я смотрю язычок у тебя, капитан, остренький, проблем с ним не возникает?
- Не без того, - ответил я.
- И как ты их решаешь? - снова задал вопрос майор.
- Порчу на врагов навожу, - мне стало надоедать любопытство коменданта и я решил сменить тему разговора.
- Помогает? - не сдавался он.
- Да, но, к сожалению, не всегда. Слушай, а почему мы всё время вдоль самой воды едем? От береговой черты уже метров на пятьсот удалились?
- Ты, что боишься? - вопросом на вопрос ответил он.
- Нет, просто странно.
- Песок здесь очень мелкий. Высыхая, он превращается в непроходимую пыль. Поэтому, при отсутствии на острове дорог, для передвижения транспорта пригодной является лишь узкая полоса мокрого песка. А от берега мы далеко потому, что на океане сейчас отлив, а с другой стороны острова, на море...
Я перебил его:
- Дай я угадаю. С другой стороны острова сейчас наверняка прилив.
- Правильно, - он понял, что я шучу над ним, неодобрительно покачал головой и продолжил.
- И назад мы поедем именно там. Вон там видишь, - он показал рукой в сторону берега. - У самых скал лежат остовы грузовика? Это мои матросы два года назад решили вечером к девушкам съездить. И попали под прилив. Они едва успели добежать до скал, проваливаясь по колени в песок, когда машину, как игрушку стало переворачивать набегающей волной. Я не отдал их под трибунал за повреждение военного имущества только потому, что им оставалось служить чуть меньше месяца. Списал старый ГАЗон, как пришедший в негодность, и получил вот этот мощный ЗИЛ.
За разговором мы доехали до Рыбачьего. В нём проживало несколько сотен семей. Мужчины занимались рыбной ловлей на небольших судах, а их жёны, в основном, работали на рыбо-перерабатывающем заводе. Купив несколько бутылок водки, я хотел, было пройтись по посёлку, но майор остановил меня простым вопросом:
- Ты куда собрался, Валерий Сергеевич?
- Пойду, пройдусь по посёлку, в местный клуб загляну, в другие магазины.
- Какой клуб? Какие магазины? - издевательски рассмеялся он. - Здесь больше ничего нет.
- А кино они, где смотрят?
- Ты как маленький ребёнок, честное слово. В посёлке электричество вырабатывается дизель генератором, точно таким же, как стоит на аэродроме. Только у меня потребителей мало и напряжения хватает на всё, включая киноустановку, а у них, - он кивнул головой в сторону низких деревянных домов. - Электроэнергией обеспечиваются только лампочки. Они не имеют ни телевизоров, ни утюгов, ни других энергоёмких потребителей.
- Чем же они вечерами занимаются?
- Деньги с жёнами пересчитывают, по три раза за вечер.
- А рожают как? Больницы ведь здесь тоже нет.
- Всех больных и рожениц доставляют в Курильск вдоль отлива на машине, а если экстренный случай, то прилетает вертолёт пограничников и вывозит пострадавших по воздуху.

Подавленный услышанным, я молчал почти половину обратного пути, пока моё внимание не привлекли танковые башни, установленные через каждые двести метров на бетонных бункерах. Их большого калибра пушки, казалось, поворачивались нам вслед, постоянно держа нашу машину под прицелом.
- Что это? - спросил я майора, кивнув головой в сторону артиллерийских установок.
- Береговая оборона острова, - с готовностью пояснил он. - Там, под танковыми башнями, в узких окнах бетонных оснований, стоят пулемёты. На три этажа под землю уходят служебные помещения. В них расположены миниатюрная казарма, кухня, туалет, продовольственный склад. В общем, всё необходимое для автономной обороны. Обслуживают такой комплекс десять матросов во главе с сержантом, хотя в мирное время их там два-три человека, не больше. Такие комплексы стоят вокруг всего острова, в прямой видимости один от другого и могут прикрывать огнём друг друга в случае высадки десанта противника.
- Почему именно вокруг этого острова?
- Ты меня неправильно понял. Они установлены вокруг всех Курильских островов, на которых проживают русские люди. До войны острова принадлежали японцам, и они никогда не смирятся с их потерей. До сих пор с нами мирный договор подписывать не хотят, сволочи. А война то уже больше сорока лет назад закончилась. Так что береговая оборона нам просто необходима. Для спокойствия. Командует всем этим хозяйством отличный мужик, контр-адмирал Капустин Михаил Николаевич, - и, видимо, желая произвести на меня впечатление, он добавил: - Я его лично знаю. Он когда прилетает проверять своих подчинённых, всегда у меня останавливается.
- Я его тоже знаю, - с равнодушием ответил я.
- Возил, наверно, на своём самолёте? - не удивился майор.
- Нет, не возил ни разу. Просто он мой тесть.
- Легко тебе порчу на врагов наводить с такими-то связями, - сказал он после непродолжительной паузы.
- Не без того, - ответил я.
Мы вернулись на аэродром. Матросы в казарме смотрели кино, подвесив к потолку серую от многократной стирки простыню. Из их разговоров я понял, что это уже не первый фильм за полдня. Комендант прокомментировал моё открытие с полным безразличием:
- Не удивляйся, они первые два месяца после прилёта борта с "большой земли" по три фильма в день смотрят, потом эти же картины в обратную сторону прокручивают и смеются, как дети малые, особенно, когда кто-нибудь пьёт что-то. Представляешь реакцию матросов, если они видят, как водка изо рта в стакан выливается? Эта традиция передаётся от старослужащих к молодёжи, и никакие запреты помочь не могут.
После ужина я попросил коменданта подготовить списки улетающих утром матросов.
- Он давно готов, - ответил он - Во сколько вы собираетесь взлететь?
- В десять.
- Мы поставили кровати для вас в штабе, что бы вы могли спокойно выспаться, - сказал комендант.
- Хорошо хоть не в цистерне, - ответил я ему и пожелал бессонной ночи с кассиршей-женой.
- Ох, и ехидный ты, Григорьев, - вместо слов благодарности за отличное пожелание, сказал он мне вслед.

Утром, сразу после завтрака экипаж пошёл на самолёт готовиться к обратному полёту, а я дозвонился до командного пункта авиации флота и запросил разрешение на вылет. В ожидании ответа я стоял у окна и наблюдал, как матросы усаживают на лошадь моего правого лётчика. Самоустранившись от предполётной подготовки, он решил покататься на пасущемся недалеко от матросской казармы животном. Седла, стремян и уздечки на ней не было. Серёжа обхватил шею лошади руками и, стараясь удержать равновесие, сильно сжал её бока своими ногами. Осознав всю опасность этой ситуации, представив, что может случиться, если он упадёт, я вышел на крыльцо штаба и крикнул матросам, хохочущим над лейтенантом Коваленко:
- Прекратите балаган. Немедленно снимите его оттуда.
Мой строгий голос в сочетании с безграничным уважением матросами всех командиров АН-12-х, прилетающих сюда, заставил их мгновенно отреагировать. Стараясь поймать лошадь они кинулись к ней со всех сторон. Перепуганное животное встало на дыбы. Сергей, выпустив из рук шею, попытался пальцами схватиться за её гриву, но промахнулся и упал на землю. Не успел он подняться после падения, как лошадь нервно потряхивая головой и перебирая ногами, копытом наступила ему на ногу
Сергей, рассказывая об этом случае, говорил, что он слышал хруст собственных костей. Я в тот момент ничего не слышал, но отчётливо видел, что дело из шутки переросло в трагедию. Прибежавший из штаба фельдшер с умным видом заявил нам:
- Перелом большой и малой берцовой кости.
Это было ясно и без него.
Мы перенесли Сергея в казарму, уложили его на бильярдный стол, и вдвоём с фельдшером наложили ему на ногу медицинскую шину. Комендант подошёл столу и протянул мне наш полётный лист.
- Ты оставил документ у меня на столе, когда вышел на крыльцо. "Добро" из штаба на ваш взлёт получено. Но может, ты сообщишь в штаб о чрезвычайном происшествии? - спросил он.
- Ни в коем случае.
- Почему так категорично, Валерий Сергеевич?
- Потому, что они запретят мне вылетать. Я полечу не ставя их в известность, иначе парень потеряет ногу. Пройдёт не меньше десяти часов, пока в Артёме подготовят другой самолёт и пока долетят сюда, а потом обратно. А ему сейчас каждый час дорог.
- Почему ты уверен, что за ним вышлют самолёт?
- Потому, что без правого лётчика я могу вместо курса на Владивосток взять курс на Хоккайдо и приземлиться вместо Артёма в Саппоро. До японцев мне всего двадцать минут лёту, а до родной базы три часа.
- А что тебе мешает сделать это в обычном полёте?
Матросы несли Коваленко на носилках в самолёт, а мы с майором и его женой шли немного позади и смотрели на старающегося улыбаться лётчика.
- Мне ничего. Но командование считает иначе. Генералы ведь как думают. Если командир решит предать Родину, то члены экипажа его из-за штурвала вытащат, изобьют для порядка, а правый лётчик приведёт крылатую машину на базу и, хоть плохо, но самолёт посадить сможет. А в сегодняшней ситуации, когда за штурвалом я буду один, весь экипаж попадает ко мне в заложники. И хоть в Японию, хоть на Луну они безропотно полетят вместе со мной. В штабе флота обязательно найдутся перестраховщики, кто допускает возможность моего предательства. Никакие аргументы не помогут пробить разрешение на вылет после такого доклада. Поверь мне. На его ногу, по большому счёту, всем плевать. Их интересует только безопасность их задниц. Ведь если я удеру, то половину "штабных крыс" поснимают с должностей.

У самолётной лестницы он пожал мне руку, поцеловал жену и, когда она скрылась в фюзеляже, сказал мне на прощание:
- Ты супругу мою до Артёма доставь, а потом можешь лететь хоть в Саппоро, хоть в Сингапур.
- Будет сделано, комендант, не переживай.
При подлёте к своему аэродрому я запросил приготовить ко времени моей посадки машину скорой медицинской помощи. Чтобы не сеять панику среди руководства полка, я соврал, что плохо одному из пассажиров. Такая просьба всегда гарантирует встречу по полной программе. В неё входит обязательное присутствие командира полка на стоянке прилетающего самолёта. В этот раз кроме него меня ждали начальник штаба и представитель Особого отдела. Не хватало только оркестра.
Когда по трапу самолёта спустили носилки, и моё начальство, подойдя к Сергею, узнало в тяжело травмированном пассажире моего правого лётчика, над моей головой пронёсся ураган. Не приводя всех слов, которые я услышал о себе, могу лишь сказать, что общий смысл сказанного сводился к следующему: "Сейчас коротко рассказывай, что произошло, а завтра к концу рабочего дня приготовь подробный рапорт о происшествии".
Через несколько дней командир полка собрал всех офицеров в должности от командира корабля и старше и зачитал приказ командующего авиации нашего флота:
"Командиру корабля капитану Григорьеву объявить выговор за нарушение безопасности полётов".
Расходясь, офицеры, как всегда зубоскалили:
- Теперь тебе для коллекции выговор от Министра обороны нужен.
- Ну вот, опять дыня прилетела, а мы думали, уж в этот раз Валеру точно наградят.
Сказать прямо, что так должен был поступить любой нормальный человек, никто не решился.