Глава 24

Шесть месяцев я летал только по дальневосточным аэродромам. Вторые пилоты менялись на каждом задании. И так как мой экипаж теперь считался не «слётанным", в дальние командировки нас не пускали. Осенью из отпуска по болезни вернулся Сергей, обе кости на сломанной ноге срослись хорошо, он прошёл медицинскую комиссию и мы вновь встали в строй боеготовых экипажей.
В это время противолодочная авиация флота начала получать с завода-изготовителя новые противолодочные вертолёты Ка-27ПЛС. Наш полк был задействован на их сопровождение и перевозку имущества, придаваемого новым винтокрылым машинам.
Летали мы в башкирский город Кумертау, который лет сорок тому назад назывался Бабай. Прилетев сюда первый раз и узнав об этом факте, я сразу же вспомнил детство. «Вот оказывается почему родители пугали меня бабаем или бабайкой. Эти страшилища приходили к плохим детям по ночам из этого гиблого места. Да, судьба. Кто бы мог подумать, что когда-то я и сам окажусь в нём.»
В Кумертау находилось авиационное производственное предприятие выпускающий вертолёты с соосными винтами конструкторского бюро Камова. Пока техники принимали новые винтокрылые машины, а лётчики их облётывали перед перегонкой на Дальний Восток, мы, транспортники, умирали от безделья. Командировки эти были скучные, абсолютно не прибыльные, отнимавшие кучу времени и заставлявшие нас много работать на обратном пути. А дело было в том, что у вертолётов перегоночная дальность была мала. Им требовались частые остановки для дозаправки и отдыха экипажей. Сопровождая их от Южного Приуралья до Владивостока, мы как кузнечики прыгали от аэродрома к аэродрому через всю азиатскую часть СССР. Можно было бы смело вычеркнуть из жизни те несколько месяцев, которые мы отработали на обеспечение этого перевооружения, если бы не способность членов моего экипажа находить приключения даже там, где их не должно было быть в природе.

Очередным тусклым вечером мы сидели в ресторане гостиницы «Кумертау» на пересечении улиц Мира и Пушкина. Длинная скатерть стола скрывала пятилитровую канистру спирта, которая стояла у нас под ногами. Бортовой радист периодически подливал из неё девяносто шести процентный алкоголь в стоящий на столе графин из-под водки. Мы пили неразбавленный спирт маленькими рюмками и закусывали национальным башкирским блюдом бараньими рёбрышками, поджаренными на открытом огне.
Кроме нас в зале за столиками сидело около двадцати мужчин. Все они были одеты в одинаковые чёрные стёганные ватники и обуты в кирзовые сапоги. Также в зале присутствовала одна очень симпатичная молодая женщина в нарядном платье и коротких итальянских сапожках на высоком каблуке. Три угрюмого вида шахтёра, с тёмными от въевшейся угольной пыли руками, сидели с ней за одним столом. Мужчины ели пельмени и пили водку, изредка обмениваясь короткими фразами. На женщину они не обращали внимания. Казалось, что она находится рядом с ними как мебель или как посуда. Красивая фаза или фужер, но не более того. Время от времени суровые мужики оглядывались на входную дверь. В неё то и периодически входили и, оглядев присутствующих, почти сразу же выходили крепкие молодые ребята.
Такая неопределённость продолжалось около получаса. Мы чувствовали, что напряжение в ресторане нарастает, но не имели понятия к чему это приведёт. В очередной раз, один из юных визитёров решительно прошёл в центр зала и, оказавшись за спиной спутника единственной красавицы, мощным ударом ноги выбил из-под него дубовый стул. Не ожидавший нападения горняк упал, почти мгновенно вскочил на ноги и с размаха ударил агрессора кулаком в лицо. Завязалась драка. Товарищи подвергшегося нападению мужчины, побросав на стол свои вилки, кинулись помогать избивать молодого парня. В зал вбежали три милиционера. До этого они мирно дежурили в фойе ресторана. Осыпав всех четверых дерущихся ударами резиновых дубинок они оттеснили их на улицу. Остальные посетители питейного заведения, оставив на столах еду и спиртное, не торопливо потянулись к выходу вслед за стражами порядка.
Услышав усиливающийся шум драки, идущий с улицы, мы подошли к стеклянной стене, отодвинули занавеси и стали с интересом наблюдать за разрастающимся в самом центре города побоищем.

Сначала трёх кавалеров единственной женщины, принялась бить большая группа молодых парней, ожидавших на улице. Стало ясно, что это была засада. Трюк с выбиванием стула являлся грубой провокацией. Но по мере того, как из гостиницы выбегали друзья избиваемых, бой стал перерастать в сражение равных сил. Дрались они отчаянно. Я никогда раньше не видел, чтобы почти сорок человек без лишних криков и бесполезной в этом деле ругани, старались нанести друг другу максимальный ущерб.

На крыльце у главного входа в единственный в городе двух-звёздный отель, безучастно наблюдая за происходящим, стояли три милиционера и одинокая женщина. Она куталась в дорогую кофту из ангоры, но было видно, что это не помогает ей сдержать, то ли от холода, то ли от страха охватившую её дрожь. Сотрудники правоохранительных органов, закурив сигареты, о чём-то переговаривались между собой. Всем своим видом они показывали, что их работа сделана, ресторан разгрома избежал.
Наш радист, быстро оценив ситуацию, спросил меня:
- Командир, разреши отлучиться до утра.
- Иди, - сказал я. - Только в драку не влезь.

Мы по-прежнему стояли у окна и видели, как Коля подошёл к женщине сзади, что-то шепнул ей на ухо и, с показным безразличием, ушёл в глубину неосвещенных улиц Кумертау. Через пять минут в том же направлении, вверх по Пушкина, мимо парка Победы, отправилась и виновница кровавой драки. Мы, постояв у окна ещё немного, убедились в том, что никто не кинулся догонять нашего радиста, вернулись к столу и продолжили пьянку.

Утром следующего дня Оноприенко рассказал нам интересную историю.
Муж вчерашней красавицы был осуждён за вооружённый грабёж на восемь лет. К сожалению следствия и суда, из целой банды грабителей потерпевшие опознали только его. Как следователь прокуратуры ни старался, а обвиняемый соучастников преступления не назвал, и суду переквалифицировать статью из "Вооруженный грабёж" в "Разбой" или "Бандитизм" не удалось. Для главаря разница в сроке отсидки по этим статьям уголовного кодекса составляла, как минимум, пять лет, и он сохранил тайну отнюдь не из дружеских побуждений или воровской чести. Но молодые бандиты оценили его молчание по-своему. И когда он, через продажных охранников, сумел передать на свободу свой наказ или, как говорят блатные, "маляву", они с радостью поклялись выполнить его.
Он просил их лишь об одном. Уберечь его молодую жену от супружеской измены в течение всего срока заключения. Легко сказать - восемь лет каждодневной слежки. Реализовать этот наказ на практике оказалось значительно труднее. Небольшой приуральский город, давно поделённый бандитскими группировками на зоны их влияния, с интересом наблюдал, как банда, главарём которой был осуждённый, избивает или запугивает любого мужчину, пытающегося использовать ситуацию в свою пользу.
Желающих рискнуть здоровьем ради ночи любви с красавицей было не очень много. В основном это были такие же бандиты, как её муж, но из других микрорайонов или горняки, «горой» стоящие друг за друга. Иногда, приглашение сходить в кино или ресторан являлось лишь поводом для очередной разборки между враждующими группами. Вот и вчера, всем было не до неё. Мужчины решали свои «глобальные» проблемы, а она, умирающая от желания, опять оказалась вовлечена в чужие дела. Когда же незнакомый смельчак неожиданно прошептал ей на ухо: «Иди за мной», она, не задумываясь, повиновалась его властному голосу.
Как они провели ночь, можно было только догадываться, но по внешнему виду радиста, напоминающего мартовского кота, вернувшегося утром с чужой крыши, было ясно - парень сегодня ещё не спал.


Глава 25

Странно, что мозг в предчувствии смерти вспоминает в основном аварийные ситуации в полётах, произошедшие со мной, пьянки и любовные приключения. А ведь была ещё и служба не связанная с полётами. И она иногда тоже приносила неприятные сюрпризы.
В обязанность всех командиров лётных экипажей и инженеров служб обеспечения нашего полка входило - один раз в месяц заступать на дежурство по полку. Очерёдность была более или менее справедливая. По-чётным числам заступал лётчик, а по-нечётным инженер.
Мне, как человеку недисциплинированному и вдобавок морально неустойчивому, редко удавалось отслужить такие суточные наряды без приключений. Как-то раз диверсионная группа морских пехотинцев, или как их ещё называли боевых пловцов, с острова Русский высадилась на парашютах на нашем аэродроме, и в целях тренировки учебными минами заминировала все самолёты. Мне крепко влетело за то, что я проворонил диверсию. В другой раз матросы в казарму женщин привели. Не много, штук пять. Но мне пришлось ловить их под кроватями до утра. Я справился, но выговор получил всё равно.
А однажды, почти закончив несение дежурства без происшествий, когда я со сменщиком пересчитывал табельное оружие офицеров и прапорщиков нашей воинской части, хранящееся в оружейной комнате, мы недосчитались одного пистолета Макарова и шестнадцати патронов к нему. Проверив по книге приёма и выдачи пистолетов, куда мог деться пропавший ПМ, я без труда обнаружил, что дежурящий на удалённом контрольно-пропускном пункте номер три прапорщик ещё не дошёл до нашего штаба и свой пистолет не сдал.
Спокойным голосом я постарался объяснить моему сменщику, где находится недостающий пистолет, показал ему роспись в получении оружия и патронов дежурного по КПП прапора, и предложил подписать рапорт о приёме дежурства по части и отпустить меня домой. А он категорически отказался это делать.
Я растолковал ему ещё раз:
- Ты не несёшь никакой ответственности. Подпиши приём дежурства с фактически имеющимся количеством оружия. Я не предлагаю тебе ставить свою подпись о наличии пистолета, которого нет. За него ответит прапорщик. Даже, если он его потерял, продал или пропил. Тебя это не касается.
Он отказался опять.
- Хорошо, - говорю я ему. - Сейчас уже восемнадцать сорок. В девятнадцать часов от аэровокзала отправляется предпоследний автобус. Если ты не поставишь свою подпись в журнале приёма-передачи дежурства в течение пяти минут, то я на него опоздаю. Машины у меня нет. Последний автобус пойдёт в двадцать три ноль-ноль. Из-за твоего упрямства я буду торчать в штабе ещё четыре часа. Ты это понимаешь?
А он мне в ответ:
- Нет.
И всё.
Ну что мне с ним было делать?
- Смотри, - говорю я ему. - Козёл. Сейчас ты у меня в одну минуту дежурство примешь.
Достаю из кожаной кобуры свой пистолет, заводской номер МН-4683965, захожу в оружейную комнату, не вынимая магазина из рукоятки пистолета, передёргиваю затвор, досылая патрон в патронник, снимаю с предохранителя и, глядя на побледневшего инженера, стреляю в стену между пистолетным и сейфом с патронами. Капитан вылетел из комнаты дежурного по полку быстрее пистолетной пули моего ПМ. Его бег эхом раздавался в пустых коридорах двухэтажного здания.
«К начальнику штаба жаловаться побежал. Наземная крыса», - со злостью подумал я.
Оглушённый выстрелом, прозвучавшем в маленькой оружейке как залп пушки большого калибра, я стоял, сжимая пистолет в правой руке. Затворная рама скользнула назад-вперёд и дослала в ствол следующий патрон. Ударник остался в положении готовом к повторному выстрелу. Сизый дымок поднимался от пистолета и щекотал мои ноздри.
В помещение осторожно вошёл начальник штаба полка и спросил:
- Валера, ты в порядке?
- В общем-то, да. Только в ушах ещё звенит, - глупая улыбка украшала мою очумелую физиономию.
- Тогда осторожно положи пистолет на сейф и выйди из оружейной комнаты.
Я сделал всё, как просил подполковник. Как только я вышел, он взял у меня ключи от всех служебных помещений, закрыл на три замка комнату с пистолетами и пригласил нас пройти к командиру полка. Когда мы втроём выходили из комнаты дежурного по части, в штаб вошёл прапорщик, дежуривший на КПП № 3. Я только с ненавистью взглянул на своего сменщика.
В кабинете командира я подробно рассказал, с каким непроходимым тупицей свёл меня график дежурств. Постарался объяснить руководству полка, что сменщик вывел меня из себя своим упрямством, и я от усталости забыл, что не вытащил обойму из пистолета и, делая контрольный спуск, случайно выстрелил в стену. Инженер стоял молча, а командир полка смотрел на меня оценивающим взглядом, как будто пытался понять: «Дурак этот Григорьев или только прикидывается?» После того как я заткнулся, полковник повернул голову в сторону начальника штаба и сказал:
- Оружия ему больше не давай. И отправь его домой на моей служебной машине с глаз моих долой. Немедленно.
- У нас нет дежурств без оружия, - попытался слабо возразить командиру подполковник. - Куда же мне его в наряды ставить?
- Значит, не ставь. И вообще, планируй его в полётные задания побольше и держи его от базы подальше. Меньше будет хлопот.
Он махнул на нас рукой, показав этим, что наше время истекло и, что ему сейчас не до такой ерунды, как стрельба из пистолета в штабе.
В части разгорался пожар настоящего скандала.


Глава 26

Партийно-КаГэБисткая элита не только стояла мощной стеной против всякого инакомыслия, поддерживая друг друга, но и прорастала дружескими связями на семейном уровне. И естественно, секретарь нашей партийной организации, был лучшим другом оперуполномоченного КГБ полка. Они совместно отмечали дни рождений членов семей, все революционные и церковные праздники, ездили на охоту и рыбалку, за грибами и ягодами в общем, жили двумя семьями душа в душу.
Постепенно между партийным лидером и женой контрразведчика возникла любовь. Они стали регулярно встречаться в снимаемой на окраине города квартире. Первое время им легко удавалось обманывать своих ничего не подозревающих супругов, но растущее чувство заполняло сердца обоих. И скоро их нежные взгляды стали заметны для окружающих. Это становилось всё менее похоже на дружбу. Не желая более ждать драматической развязки этих взаимоотношений, супруга чекиста сказала за завтраком своему мужу:
- Я ухожу от тебя к Дмитрию. Мы давно уже любим друг друга.
Ошеломлённый таким вероломным предательством, майор военной контрразведки не придумал ничего более умного, как пойти к командиру полка и рассказать ему о своей семейной драме. Он рассчитывал найти у командира поддержку. Думал, что наш полковник вызовет парторга на беседу, и они втроём найдут какой-то выход из щекотливого положения. И, может быть, им удастся сохранить от развала обе семьи. Но командир поступил иначе. Не желая становиться буфером между летящими навстречу локомотивами, он сразу же после разговора с особистом позвонил и начальнику контрразведки, и начальнику политотдела Тихоокеанского флота. Таким образом, он свёл две могучие организации в борьбе за своих прямых подчинённых.
На военном совете, где присутствовал весь командный состав флота, наряду с боевой подготовкой всех родов войск, рассматривалась и морально-политическая обстановка в авиационно-транспортном полку.
Когда командующий флотом, адмирал Краснов, выразил своё неудовольствие по поводу этой грязной истории, начальник политотдела встал и прямо заявил, что людям, не зависимо от занимаемых ими должностей, нельзя запретить любить друг друга.
После такого простого и изящного хода аргументы, приготовленные контрразведкой, о предательском ударе в спину и о моральной нечистоплотности партийно-политических работников, прозвучать с рассчитанной силой уже не могли. Начальник контрразведки решил в этот раз промолчать, но дело о супружеской измене в дальний угол своего рабочего стола не убрал. Он ждал ошибки своих оппонентов, а, может быть, специально готовил им ловушки.
Скандал, казалось, стал утихать. Гарнизонные сплетники и сплетницы скучающе отмахивались, когда кто-то хотел развить тему о том, как чекист и парторг бабу не поделили.
Временно отлегло от сердца и у действующих лиц семейной драмы.

Девятого января секретари партийных организаций и замполиты всех частей аэродрома Кневичи собрались вечером в гарнизонной сауне отметить "День расстрела рабочих на дворцовой площади царскими войсками". "Кровавое воскресенье" праздновалось под сациви, шашлыки и красное вино. Грузинской кухней заведовал водитель нашего нового замполита сержант Гиви.

Как сын Кавказских гор попал служить на Дальний Восток осталось загадкой. Он отличался редким для матросов качеством - умением держать язык за зубами и был предан замполиту как собака. Политработник привёз его вместе с собой, когда перевёлся в Артём из противолодочного полка, базировавшегося в Николаевке. Увидев Гиви первый раз, я подумал: «Это, какие же тайны надо иметь, чтобы таскать сержанта за собой по Приморью».
Видимо замполиту было что скрывать, если он не решился оставить своего водителя в Николаевке. А может грузин выполнял какие-то особые поручения замполита? Или был ему ближе, чем просто водитель?
Красноречивые комиссары, хорошенько попарившись, расселись за длинным столом. Над их раскрасневшимися телами вился лёгкий пар. Белые простыни украшали пояс каждого мужчины. Не приступая к еде все налили себе по первой рюмке чачи и под тост замполита: "Ну, за встречу" дружно выпили. В дальнейшем единодушно решили перейти на красное вино, потому что, приготовленная Гиви чача, очень напоминала русский самогон. Тосты говорили по кругу. Каждый старался удивить собравшихся чем-то новым. Когда очередь дошла до нашего парторга он, поддерживая одной рукой сползающую с его голого тела простыню и, держа во второй руке полный бокал красного, как кровь рабочих, вина, встал и сказал:
- За наше партийное могущество.
Не ожидавшие такого высокопарного слога товарищи переглянулись между собой, несколько человек молча захлопали в ладоши, но не выпить под такой тост было нельзя. А хорошо опьяневший парторг, садясь, добавил:
- Наш шеф молодец. Честно скажу я вам. Не сдал меня КэГэБистам. Я ему за это две бутылки вина подарю. Он за меня контрразведчиков зубами загрызёт. Чтоб знали, что они под партией ходили, ходят и всегда ходить будут. Мы их имели, имеем, и будем иметь. И их жён тоже, - похотливо расхохотался он своей пошлой шутке.
Уже через час, после окончания празднования трагических событий одна восьмидесятилетней давности, магнитофонная запись этих слов лежала на столах начальников контрразведки и политического отдела Тихоокеанского флота.
Судьба и мужа, и любовника была решена.
По взаимной договорённости «высоких договаривающихся сторон», обоих офицеров перевели в отдалённые гарнизоны с понижением в должности.
Как рассказывал мне потом тесть, больше всего начальника политотдела флота возмутили те две бутылки вина, в которые была оценена его поддержка.
- Ну, сказал бы парторг: "Поставлю Нач По два ящика армянского коньяка", - говорил он с юмором в кругу друзей-адмиралов. - Я бы, может, и простил его пьяную браваду. А так дёшево меня ещё никто не оценивал. В порошок сотру гадёныша.
И стёр.
Так, за год моей службы в транспортном полку, сменилось всё контрразведывательное и партийно-политическое руководство. Открытых врагов у меня больше не было. Пора было переходить к заграничным полётам.
Да, я совсем забыл. По-прежнему оставался жив мой враг номер один.
И этот враг был я сам.
Потому, что даже когда капризная дама "Удача" вдруг поворачивалась ко мне лицом и устраняла моих врагов, как в "деле о супружеской измене", я строил ей такую гримасу, например, своим выстрелом из пистолета во время дежурства, что она, пугаясь, отворачивалась вновь.
"Ну, ничего, - думал я. - Отворачивайся сколько угодно. Я подберусь к тебе сзади, и всё равно сделаю своё мужское дело".

А пока вперёд. В очередной рейс. За новыми приключениями. На этот раз недалеко. В гарнизон Романовка. Там как раз появился новый байстрюк советского авиапрома - корабельный истребитель ЯК-38. Интересно будет увидеть, как он взлетает и садятся без разбега.
Хотя правильнее было бы сказать – мы вылетели на аэродром Пристань, так как в гарнизон, расположенный в пяти километрах от взлётной полосы, мы ехать не собирались.